Человек, который хотел понять все
Шрифт:
– Вот это новость! – Франц резко выпрямился на подушке и тут же, сморщившись от боли, бессильно откинулся назад. – Да я и не думал об этом. Ну, я ей скажу… – он внезапно разозлился на идиотский поступок Тани, забывшей сообщить ему о предстоящем решении. – А почему такая спешка? У вас что – инструкция?
– Инструкция?… – Фриц озадаченно поправил на переносице очки. – Да нет… мы просто всегда так делали. Ну, если хотите, могу дать вам отсрочку – скажем, до послезавтрашнего вечера, хорошо? – Следователь подобрал с пола свой атташе-кейс и встал. – Подумайте, время есть… да и решение,
– До свиданья, – отозвался Франц, опустил голову на подушку и отвернулся к окну.
Черное стекло окна отражало лишь белый потолок.
Отклонения от привычного распорядка дня начались сразу же, как только Франц формально отказался от приостановки следствия. Стоило лишь Следователю Фрицу выйти из палаты, унося в своем атташе-кейсе Постановление о передаче дела на Четвертый Ярус, как в дверь вошла Вторая Медсестра, отсоединила от францевой руки провода и отключила аппаратуру на этажерке у стены. Очевидно, он более не считался пациентом Госпиталя, в соответствии с чем восьмичасовый визит Доктора также оказался отменен.
Следующая неожиданность произошла сразу после ужина: Медсестра принесла большую хрустальную вазу с осенними листьями и, сказав что-то ласково-обволакивающее, поставила на тумбочку. Франц глубоко вздохнул – и наяву ощутил снившийся ему сквозь закрытое окно запах осени.
Наконец перед сном ему не дали очередной порции таблеток: Вторая пришла в палату с пустыми руками – ни блюдечка с лекарствами, ни стакана воды. Франц вопросительно посмотрел на нее, изобразив, как бросает таблетку в рот и запивает водой, но Медсестра, мягко улыбаясь, покачала головой. Потом она подошла к постели, наклонилась и неожиданно поцеловала его в губы. Пока ошеломленный Франц приходил в себя, Вторая погасила свет и вышла, оставив позади себя, как чеширский кот, реющую в темноте воздуха улыбку.
Франц остался один. Из-под полупрозрачной кисеи облаков в окно просвечивала полная луна, дождя не было. Спать он пока не собирался, он собирался думать. Хотя чего там думать? Постановление подписано – обратного пути нет.
Он закрыл глаза, в который раз проверяя правильность своего решения внутренними ощущениями… на душе было смутно. Подписание Постановления не казалось бесповоротным, все еще может десять раз измениться…
Хотя, с другой стороны, что может измениться: завтра в восемь за ним заедет Фриц – и все, конец Третьему Ярусу.
И все, конец его роману с Таней.
Немного притупившаяся боль ожила вновь, чуть ниже раны в груди, в районе солнечного сплетения. А еще говорят, что от любви должно болеть сердце – чушь!
Скорее, ближе к желудку. Франц усмехнулся: целебная ирония спасет его, как всегда.
А может, все-таки остаться? Попросить Фрица порвать проклятое Постановление – и пусть подбросит Франца завтра утром на своей машине до таниного дома! Франц представил себе, как нажимает кнопку звонка и ничего не ожидающая,
– Господи, зачем ты все это затеял?!…
Вздрогнув от неожиданности, он открыл глаза: дверь в палату была приоткрыта, на пороге, черным силуэтом – Таня.
– Закрой дверь, – тихо сказал Франц. – И говори шепотом, если не хочешь, чтобы тебя вывели со скандалом. Как ты вообще сюда пробралась?
Плохо различимая в темноте комнаты, Таня отделилась от притолоки и с громким щелчком затворила дверь.
– Через вход, – сказала она в полный голос. – В корпусе никого, кроме нас, нет.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую.
Она невесомо присела на край кровати.
– Что, подписал?
– Подписал, – Франц нажал на кнопку, чтобы приподнять изголовье, но кровать осталась в горизонтальном положении. – Что за черт!…
– Электричества нигде нет – можешь не пытаться.
– А свет в коридорах?
– Говорю тебе, нет нигде.
От нее исходил слабый запах духов и осенней свежести.
– Почему ты не хочешь остаться на Третьем Ярусе? – спросила Таня.
– А почему ты не хочешь уйти со мной на Четвертый?
– Я тебе говорила: я боюсь.
– И я тебе говорил: я не могу жить, не понимая.
– А я тебе на это отвечала: ты все равно не сможешь понять все и до конца.
– А я тебе на это отвечал: я должен хотя бы попытаться.
Поток серебристого света, струившийся в окно, плавно усиливался – облачко, закрывавшее луну, сползало, уносимое ветром. Если б не зеленые глаза, лицо Тани казалось бы сделанным из гипса.
– Чушь! – с неожиданным озлоблением выдохнула она. – В какой дурацкой книжке ты это вычитал? Такая чепуха не может быть настоящей причиной, нормальный человек не поедет черт знает куда из-за выдуманного идиотизма! Так делают только герои подростковых романов про покорение Антарктики! – Таня захлебывалась словами. – Да скажи ты мне, наконец, правду, идиот… мучитель…
– Я тебе уже сказал. Постарайся понять.
На несколько секунд стало тихо.
– Извини. Я была не права, – Таня встала и отошла к окну.
– Постарайся понять, – повторил Франц, – как бы книжно это ни звучало: я не могу быть счастлив, не поняв произошедшего. Я должен дойти до конца.
– Конца чего?
– Конца Лабиринта.
– А если у него нет конца? – по голосу Тани было слышно, что она вот-вот заплачет.
– Тогда я просто должен идти. В нужном направлении.
– Нужном кому?
– Мне. Для моего понимания.
Раздались всхлипывания – тихие и жалостливые.
– Перестань, малыш, – скривившись от боли, Франц сел на постели. – Иди сюда.
Черный силуэт у окна не шевельнулся.
– Брось… – Таня вздохнула, сдерживая всхлипы. – Если б ты меня жалел, то остался бы здесь.
– А если б ты меня любила, то пошла бы со мной.
– Я тебя люблю – ты это знаешь.
Прежде чем ответить, Франц прислушался к своим ощущениям.
– Знаю.
Резким движением Таня повернулась к нему.