Человек, который хотел понять все
Шрифт:
– Может, все-таки останешься? Если мне не веришь, так хоть послушай Фрица: здесь можно быть счастливым. Хочешь заниматься наукой? Занимайся – физикой, математикой, чем угодно… Не хочешь математикой, разбирайся вместе с ним в этом идиотском балагане, в котором мы живем. Ну, чего тебя несет на Четвертый Ярус?
– Я тебе уже говорил: сидя здесь, я ни в чем разобраться не смогу.
– А как же Фриц? Он что, этого не понимает? – Таня шагнула вперед. – Если хочешь знать, ты даже похож на него внешне – только
– Да при чем здесь имя?
– При том: если он может быть здесь счастлив, значит и ты сможешь!
– Не значит.
– Ну, что тебе еще сказать? – было видно, что Таня старается успокоиться.
– Подумай еще раз, может…
– Я уже подписал Постановление – ты знаешь.
Таня шагнула вперед и опустилась на край кровати.
– Знаю, – тихо сказала она. – А я подписала бумажку, что остаюсь.
Стало тихо.
Первым нарушил молчание Франц:
– Слушай, если б ты согласилась уйти со мной, то, может, мы смогли бы уговорить Фрица…
– Я тебе говорила сто раз – я боюсь.
– Боишься чего?
– Всего: боли, голода, пыток, унижений… Боюсь неизвестности.
– Кто сказал, что на Четвертом Ярусе тебя будут пытать? Да по всем теориям Фрица…
– Не знаю я ваших дурацких теорий. И не хочу знать – ни одна теория не может предсказать то, что будет дальше.
Франц откинулся на подушку.
– Сначала ты перетащила нас – против моей воли! – с Первого Яруса на Второй, – с закипающим раздражением сказал он, – а теперь, руководствуясь столь же иррациональными аргументами, хочешь оставить здесь.
Ответом было молчание.
– Трудно с тобой. Ты не слушаешься голоса разума.
– А ты? – Таня гневно повернулась к Францу. – Ты слушаешься? Только законченный идиот попрется отсюда неизвестно куда!
– Ты можешь разговаривать спокойно? Или хотя бы вежливо?
Таня опять встала и отошла к окну.
– Извини, – и после долгого молчания. – Я, наверное, пойду – мы с тобой не договоримся…
– Подожди, – Францу стало страшно, что она действительно уйдет. – Подожди, я согласен – никакие теории не могут предсказать, что будет на Четвертом Ярусе. Но предчувствия… предчувствиям ведь ты веришь?
– У меня нет предчувствий насчет Четвертого Яруса, – голос Тани звучал глухо и бесстрастно.
– А у меня есть – насчет Третьего. Я чувствую фальшивку.
– Ты не умеешь чувствовать. Ты умеешь только наблюдать и делать выводы.
– Называй это, как хочешь, но здесь слишком чисто, слишком тепло… Этот Фриц – слишком дружелюбен и слишком увлечен своей наукой… А при этом не понимает и половины того, что происходит вокруг! Здесь есть что-то от Первого Яруса: медсестры и врачи, разговаривающие на никому не известном языке, какие-то таблетки…
Таня резко обернулась и подошла к кровати.
– Ну, тогда все сходится:
– Знаешь, чем наш разговор отличается от партии в шахматы?
– Чем? – недоуменно переспросила Таня.
– Тем, что после троекратного повторения позиции шахматные игроки автоматически соглашаются на ничью.
Какое-то мгновение Таня молчала, склонившись в темноте над Францем, потом громко всхлипнула.
– Ты… ты…
На его лицо закапали слезы – это была неудачная шутка.
– Извини меня, малыш, – торопливо сказал Франц, – я не хотел тебя обидеть, – он притянул ее к себе за шею.
Осторожно, чтобы избежать щелчка, Таня закрыла дверь. Теперь: два пролета по лестнице, двенадцать шагов до машины, двадцать два километра до Города. А сколько лет до конца жизни? Ей всего тридцать три – остатка жизни может хватить надолго.
"Без Малыша – НЕ ХОЧУ ЖИТЬ!
Тогда иди с ним вместе.
А идти с ним – НЕ МОГУ! Легко ему говорить, когда он не знает, как эта гадина мучила меня на Втором Ярусе".
Она медленно пошла в кромешной темноте коридора, ведя рукой по стене, чтобы не пропустить вход на лестницу.
"А что ему до того?… Она ему, вроде, даже понравилась.
Перестань, ну что ты городишь!
А чего он оттолкнул ее в сторону, когда те начали стрелять?
Добрый он, оттого и оттолкнул. А ты – дура! Скажи спасибо, что он не помнит, что ты тогда в Лифте наговорила!
Пускай вспоминает – мне до этого дела нет. Все равно он меня бросил!"
На улице было темно, моросил дождь. Таня тихонько прикрыла дверцу машины и пристегнулась, потом в последний раз посмотрела на черную глыбу больничного корпуса и окно францевой палаты. Вот оно, рукой подать – на стекле блестят дождевые капли. Какое у него было мирное лицо, когда она уходила… Секунд десять Таня сидела, бессильно уронив руки на руль и опустив голову. Все, пора.
Она завела мотор и плавно, на малых оборотах, тронулась с места.
"Господи, как теперь жить?
А так – как раньше. До того, как встретила Малыша. И не кривляйся, пожалуйста: выживешь. Поплачешь, помучаешься – и выживешь. Помнишь, как от тебя Иван ушел? А до этого – Сашка?
Да по сравнению с Малышом, Сашка и Иван – просто недоделки! Что ты их равняешь!
Не в том дело, что недоделки – дело в тебе! Ты всю жизнь прожила одна – и выжила. А Сашка и Иван, а теперь Малыш, – даны тебе от щедрот… Много ли, мало – но это избыток, добавок, подарок… несущественный для выживания".