Человек, который начал жизнь заново. Сборник рассказов
Шрифт:
Не слышу его. От ненависти в ушах стоит гул. Я больше не могу сдерживаться, Слезы текут по вискам. Грудь с животом рвано дергаются. Он что-то говорит про сестру и уходит. Чуть ли не убегает. Мой плач похож на рев медведя. Все размыто, но я слышу, что кто-то пришел. Женский голос успокаивает меня, вытирает мне лицо. Становится легче.
Они что-то вкололи мне.
В палате мама и брат. Брэд. Мама не блистала оригинальностью: Мэтт и Брэд. Мы не близнецы, не двойняшки. Брэд старше меня и пошел совсем по иному пути. У него хорошая должность в строительной фирме, жена и двое
Он смотрит на меня. На губах легкая улыбка, но глаза красные. При других обстоятельствах я бы подколол его. За твердость характера и настоящего мужчину в нашей семье отвечает он.
– Отлично выглядишь, – выдавливает Брэд.
Машу головой из стороны в сторону. Или мне только кажется.
– Ты не умеешь врать. Я знаю, что все ужасно.
– Ты жив, и это главное.
Мне нечего сказать. Я жив-здоров, а дни сокращаются 7 – меня это не устраивает. Если я всю жизнь проведу в инвалидном кресле или за мной придется ухаживать – нет, я так не смогу. Такое «жив» мне не нужно.
7
Строчка из песни The Ghost Inside – Dear Youth.
Кошусь на маму. На ней лица нет. Хотел бы, чтобы ее не было здесь сейчас. Знаю, Брэд рассказал бы, как все обстоит на самом деле. Но не в ее присутствии. Смотрю на Брэда, и он едва заметно кивает. Считывает мое состояние.
– Я рад, что ты пришел, – натужно. – Как Нора с детишками? – нужно создать видимость хорошей семьи. Так маме будет куда спокойней и, возможно, она оставит нас наедине.
– Все отлично. У нас все хорошо, – слова Брэда тянутся лучше любой жвачки. Наконец он соображает. – Мам, можешь принести нам, – осекается, – мне кофе? Четыре часа за рулем дают о себе знать.
– Конечно, дорогой.
Она выходит, не сводя с меня глаз, будто я могу куда-то сбежать. Дверь не успевает плотно закрыть, а я уже накидываюсь на брата.
– Что они говорят? Я смогу ходить? Только не ври мне, ладно?
Опять это учащенное пищание рядом с ухом – я завожусь.
– Пока сложно что-то сказать. Прогнозы не самые оптимистичные. Все зависит от того, как пройдет восстановление. Одно известно точно: тебе лучше подумать, чем будешь заниматься дальше.
– О чем ты? – я прекрасно понимаю, о чем он.
– Ты не сможешь продолжать играть с одной…
– С одной ногой. Называй вещи своими именами. Я теперь инвалид.
– Не кипятись, Мэтт, – он подходит ближе. – Нам всем сейчас не легко.
– Всем?
– Посмотри на маму!
Мне не стыдно. Но его слова сбивают мою спесь.
– Можешь забрать ее?
– Забрать? Насовсем?
– Хотя бы на пару дней. Мне нужно многое обдумать, а когда она сидит рядом, да еще и смотрит, как за преступником…
Брэд коротко кивает. Кладет свою руку поверх моей. Хочет что-то сказать, а я хочу ему что-то ответить. Мы так и остаемся в молчании.
– Несмотря ни на что, – начинает он.
– Не начинай. Я услышу это еще тысячу
– Скажу маме, что пришла медсестра, и тебе нужен покой.
Брэд уже у двери.
«Спасибо», – хочу сказать я. Вместо слов только шепот и дрожащие губы.
* * *
Итак, если оставить все диагнозы и медицинские сводки, что мы имеем.
Я чуть не умер. Или правильнее сказать – я все-таки выжил. Хуже моих карты выпали только у Эрни. И водителя грузовика, с которым мы столкнулись. Остальные выжили. И, честно, не хочу разбираться, кто стал виновником. Это уже ничего не исправит. Увы.
Я выжил. Я пробыл десять дней в коме. Хотел бы рассказать истории про загробную жизнь, свет в конце тоннеля, и что теперь я не боюсь смерти и знаю: она есть новое начало. Но ничего такого не было. Я просто был в небытии. Не помню, воспроизводило ли мое сознание какие-то картинки, обрывки из памяти, или все было сном без сновидений. Ничего не помню. Есть только последствия. И смерть по-прежнему не вызывает во мне ничего, кроме холода внизу живота. Потому что я все еще молод. Наверняка позже придет осознание, благодарность за эту жизнь. Я стану просыпаться с благоговением и каждый день начну проживать на полную. Когда-нибудь.
Перелом позвоночника. Доктор Бонэм говорит, на мне все быстро заживает. Не как на кошке, как на молодом мужчине, хотя брат говорил об обратном. Я еще молод. Черт возьми, я молод. Это не сильно меня беспокоит. В отличии от вот чего.
У меня осталось полторы ноги. Сраный пират. Не хватает разве что треуголки, да повязки на глаз. Оголтелый попугай будет орать над моим ухом…
Шутки шутками, но мне предстоит учиться заново ходить. Больше всего пугает не боль, не тысячи провальных попыток. Не то, что я стану менее привлекателен для женщин, а парням придется таскать мое барахло на себе. Самое страшное, что некоторые обыденные вещи я не смогу делать сам. В лучшем случае, буду делать слишком долго. Еще этот уродский протез.
Удивляюсь смелости своих мыслей. До сих пор я действительно считаю, что смогу продолжить игру на барабанах. Да я и сидеть то толком на стуле сейчас не смогу. Вижу, как тело постоянно будет клонить вправо, а целая нога едва ли сможет выдавать хотя бы половину того, что выдавала до аварии.
Я смел, потому что не до конца осознаю произошедшее. Нужно время. Надеюсь, я не смогу принять реальность и продолжу пытаться, барахтаться, пробиваться. Это все, что остается.
И я смел, потому что не знаю, насколько плохо пришлось парням.
Раньше у меня не было столько времени, но сейчас…
Я поддаюсь на уловку разума. Спокойно, без эмоций рассуждаю, чтобы могла значить авария. Конкретно для меня. Мать всегда твердила: в мире все имеет причину. Я же считал, что все случается потому, что случается. Невозможно предугадать каждую малость.
Но сейчас мне хочется, чтобы она оказалась права, и у всего этого действительно есть цель.
Как добропорядочный христианин пытаюсь вспомнить плохие поступки. Свои поступки. Ничего не лезет в голову, кроме как моего стукачества на одноклассников, когда они прогуляли школу, а я видел их довольные физиономии из окна своей комнаты. Настучал, да и то по глупости. Решил козырнуть перед другими, но учитель тоже услышал.