Человек-огонь
Шрифт:
— Вот и спасибо! Решила за меня задачу.
Вечером представители из Москвы переселились в квартиру Томиных и нашли здесь радушный прием.
Из многодневной поездки по полкам и бригадам Томин вернулся поздней ночью. Он похудел, осунулся и, как показалось Анне Ивановне, постарел.
Войдя в дом, Николай Дмитриевич на ходу закинул на гвоздь плетку, снял бинокль, сбросил шинель и только после этого прижал к груди голову жены.
— Как съездил,
— Отлично, — ответил муж.
Анна Ивановна поставила на стол самовар.
— Эх, давненько чаю из самовара не пил, а чай без самовара, что свадьба без музыки, — пошутил Николай Дмитриевич и, расстегивая ворот гимнастерки, присел к столу. — Аверьян, ты что там, как невеста на смотрины собираешься? Давай быстрее за стол.
Аверьян за поездку загорел, возмужал. Взглянув на ординарца, Анна Ивановна проговорила:
— Тебе, Аверя, полезно путешествовать, поправился-то как…
— А мне везде дом родной. Недаром говорят: отчего казак гладок? Наелся и на бок, — невозмутимо ответил Аверьян.
Разливая чай, Анна Ивановна рассказывала о домашних происшествиях, а Николай Дмитриевич от души хохотал над тем, как окатил кипятком холодные стаканы Павел, и пришлось их выбросить, а «посудомойку» отчислить с кухни; над тем, как сонный котенок Пушок свалился с печи в валенок.
— Так-таки турнула Павла с кухни? — переспросил сквозь смех Николай Дмитриевич. — Где же он?
В коридоре скрипнула дверь. Анна Ивановна быстро вышла.
— Прогулял, а Николай Дмитриевич уже дома, — сказала она вошедшему. — Предупреждала: не прозевай поезд, иначе нагорит. Теперь отчитывайся сам.
Павел вошел и стал несмело переминаться у порога с ноги на ногу.
— Ты где это до такой поры шлялся? Почему коней не подал? — спросил Томин.
— В саду гулял.
— Причина уважительная, раз в такую непогодь в саду гулял до полночи. Теперь садись чай пить, — добродушно пригласил его Николай Дмитриевич.
Веселье, шутки царили за чаем. Томин подтрунивал над Павлом, рассказывал забавные истории, случившиеся с Аверьяном.
— А как наши соседи из Москвы живут-поживают? — неожиданно спросил Николай Дмитриевич. — Жаль, не догадались пригласить к чаю.
— Ох, что-то не нравятся они мне, Коля. И никакие они не заготовители, а самые настоящие спекулянты.
— Ну! Скажешь тоже — спекулянты! Почудилось!
— Да какое там почудилось. Каждый день к ним какие-то темные людишки ходят, шепчутся, торгуются. Приехали заготовлять продовольствие для рабочих, а сами только и делают, что по десять посылок в день домой отправляют.
— Ты, Анна, не шутишь?
— Какие шутки?!
Томин вышел в коридор, плечом толкнул дверь
На подоконнике, на столе, на стульях, на полу — всюду в беспорядке валялись мешочки и кульки с крупой, мукой, сахаром, у стены стояли фанерные ящики. Постели, одежда жильцов покрыты мучной пылью. Толстый, похожий на снежную бабу, мужчина воровато прятал под матрац молоток и щипцы, а второй «заготовитель» с круглой лысиной на макушке спешно подметал веником пол, оставляя белые следы.
— Николай Дмитриевич! Товарищ начдив приехал! А мы вас заждались! — наперебой заговорили жильцы.
— Подарочки решили сегодня домой приготовить, дети малые с голоду мрут, — зачастил толстяк, похожий на снежную бабу.
— Вот-вот, — пробормотал его товарищ.
В глазах Николая Дмитриевича блеснул недобрый огонек.
— Так… Ну, а вчера чем занимались? Позавчера? Доложите, сколько продовольствия для рабочего класса Москвы заготовили? Начальнику гарнизона надо знать, — перебил Томин.
— Сию минуту нарисуем вам полную картину нашей деятельности, — засуетились заготовители, вытаскивая из карманов записные книжки. — На каждом шагу невероятные трудности. Кругом саботаж, спекулянты мешают…
— Сколько вагонов хлеба отправили в Москву?
— Позвольте… Ни одного…
Сдерживая гнев, Томин спокойным голосом потребовал командировочные предписания.
— И какой дурак мог снабдить вас такими документами?! — разрывая бумажки в клочья, проговорил он. — Забирайте, мерзавцы, свои узелки и немедленно убирайтесь, чтобы духу вашего в Шадринске не было!
— Как вы смеете! Мы будем жаловаться! — завопили «представители центра».
— Это дело ваше. А сейчас — марш отсюда! — вырвав из блокнота листок, Николай Дмитриевич написал:
«Начальнику вокзала. Отправить этих подлецов с первым поездом».
Подавая записку, предупредил:
— Не уедете — расстреляю!
Заготовителей, как ветром, сдуло.
Когда волнение улеглось, Николай Дмитриевич вынул из кармана гимнастерки месячную зарплату и, подавая жене, проговорил:
— Знаешь, Аннушка, не удивляйся, что мало. Понимаешь, дело какое… Троицкий Совет отпустил мне пять тысяч рублей на формирование полка. На две тысячи девяносто шесть рублей две копейки у меня сохранились счета. А документы, подтверждающие расход остальной суммы, вместе с канцелярией сотни остались у чехов. Приходится рассчитываться своими. Об этом я написал в Троицк и перевел первый взнос.
— Но ведь ты их не прикарманил…
— Чем я это докажу?
— Ладно уж, проживем. А теперь спать. Время позднее, да и с дороги ты устал.