Человек рождается дважды. Книга 1
Шрифт:
Прохоров молчал.
— Будь ты старшим, что бы ты сделал с таким дурнем? — поднял глаза Аркадий.
— Набил бы ему морду.
— Это не дело, а вот показать звено парням стоило бы. Да уж ладно. Хорошо, что не врёшь. Иди собирай, а я маленько отдохну, — с тем же хладнокровием проговорил Глушков и направился к костру.
У тракторов уже белели сугробы. Работы моторов не было слышно, только чёрные колечки выскакивали из выхлопных труб.
— Перепрессовали? — поднялся от костра Глушков,
— Готово! Сиди. Погрею руки, и будем
— Вон оно что? А я всё на небо… — засмеялся Глушков, поднимаясь. Встали и остальные трактористы. Длинная фигура Тыличенко возвышалась над всеми.
Сани остановились. Высокий человек в собачьей дохе вышел из кабины и, держась рукой за поясницу, подошёл к костру,
— Это колонна товарища Глушкова? — спросил он, щуря пристальные серые глаза.
— Вроде бы! — нехотя ответил Аркадий, присматриваясь к человеку. — Никак, товарищ Берзин? — узнал он директора Дальстроя и подтянулся.
Берзин слегка кивнул головой, внимательно разглядывая усталых трактористов. На лице мелькнуло неудовольствие.
— Это что же, всё ваше обмундирование?
— Як же усё? Он на машинах тилогрийки, тильки трошки вони некрасиви, та й дирки тоже е, — Вася совсем смутился.
Берзин повернулся к Глушкову.
— Вы находите всё это нормальным? — голос его прозвучал укоризненно.
— Выехали мы одеты, да что сделаешь? То у костра пригоришь, то к выхлопному коллектору прикоснёшься. Всё время в тайге, — виновато пояснил Глушков. — Да ведь и норма.
— Нормы определяют люди. Вы — начальник, обязаны беспокоиться, требовать, — возразил он. — Ну ладно, это дело придётся поправлять вместе, — улыбнулся Берзин и начал расспрашивать о здоровье, питании и состоянии машин.
— Всё у нас есть, а болеть некогда, да и привыкли на морозе. Вот гусеницы замаяли. Звеньев остался пустяк, и нет ни одного шатуна, — пожаловался Глушков.
— Мы что-то привезли. Ян! — крикнул Берзин, повернувшись к саням. Водитель подтащил два ящика к костру, — Значит, задание ваше — дойти до двести сорокового километра. По пути самый большой мост через реку Мякит, а леса там близко нет. Это может задержать продвижение к приискам, — заговорил он тихо, как бы советуясь. — Горняки ждут дорогу. Золото лежит, мы его не можем брать, а оно так необходимо стране.
— Значит, нужно пробиваться до Мякита? — с готовностью спросил Глушков.
— Очень и очень нужно. Только выдержат ли люди и машины? Знаю, вам нужен отдых, а тракторам большой ремонт. — В глазах его светилась просьба и понимание. — Но что же делать, если жизнь требует?
— А раз требует, доедем! — уверенно заявил Глушков и посмотрел на трактористов.
Воспалённые от ветра и бессонницы глаза, чёрные струпья на обмороженных щеках и страшная усталость на лицах. Но как ни трудно, а выдержат.
— Решено, Эдуард Петрович,
— Хватит ли у вас сил? Нужно брать большой перевал — Дедушкину лысину.
— Осилим.
— Что нужно — говорите, доставим первыми транспортами. А ну, Ян, иди запиши! — снова позвал он водителя. — Значит, решено. До Мякита! А теперь подумаем, как вас одеть. — Он улыбнулся и взял за плечо Глушкова. — Пойдём, начальник, посмотрим, что прячет в санях наш хозяйственный Ян. Остальное привезёт встречный транспорт с Мякита.
Сколько ни морщился водитель, а из саней полетели шубы, торбаса, тёплые рукавицы и даже собачий тулуп.
Ян завёл мотор, посмотрел недовольно на выгруженные вещи и захлопнул дверки кабины. Винт махнул крылышками лопастей и погнал тучу снега. Сани прыгнули в серую муть позёмки.
— Вася, как по заказу — для тебя, — засмеялся Глушков, рассматривая доху. Она была огромной и по своим размерам подходила только Тыличенко.
— От це дило! Гарна шуба, ну, як министер, — расплылся Вася, разглаживая тёплый, лоснящийся мех тулупа.
Домик скрипел, покачиваясь на санях. Ветер выдул опилки из стен, и в домике гуляли сквозняки. Прохоров проснулся от непривычной тишины. Колонна не двигалась, в домике, кроме очередных отдыхающих, никого не было. Пахло горелым автолом и парами бензина. Он поднялся и открыл дверь. Где-то впереди надрывно рычал трактор, пробивал в снегу колею.
Опять заносы, — подумал Прохоров и оглядел отдыхающих. Глушкова, как всегда, на своём месте не было. Вот человек, — вздохнул он и подошёл к Тыличенко.
Вася спал с открытым ртом, подложив под обмороженную щёку заскорузлую огромную ручищу. Собачья доха, завёрнутая в мешок, лежала под головой. Он жалел даже укрываться ею и продолжал мёрзнуть в рваном тулупчике. Нос у него заострился, губы потрескались и распухли, лоб покрыли морщины.
Да, этот рейс забрал много сил. Теперь трактора приближались к перевалу Дедушкина лысина. Распадок сужался, снегу становилось всё больше. Приходилось постоянно разбрасывать сугробы.
Трактористы уныло посматривали на Глушкова, ожидая отдыха. Но тот упорно молчал, а когда видел, что кто-либо совсем изнемогает, садился за рычаги сам. Получалось, что он почти не слезал с трактора. Это сдерживало ропот.
Прохоров дёрнул Тыличенко за плечо.
— Вася, вставай! Пойдём поможем!
— Ни! Не можу! — жалобно простонал тот.
— Пошли. Нехорошо! Аркадий и не ложился!
Тыличенко озверело рванул на себя полу грязного тулупа и отвернулся.
— Та що же воно таке? Що? Отчепися, и усе! — зарычал он со злобой.
— Вася? Да что с тобой? — резко встряхнул его Прохоров. Тот вздрогнул и поднял голову.
— Ти що? — спросил он уже спокойно и, свесив длинные ноги с полки, начал спускаться. — Зовсим не можу, — повторил он как-то обречённо, подошёл к печке и подбросил дрова. Пламя осветило его нахмурённое лицо.