Человек рождается дважды. Книга 1
Шрифт:
Косматый, с рыжей щетиной мужчина пришивал пуговицы к фланелевой куртке, кряхтел, вытягивая иголку. В углу играли в карты.
Прохоров испытывал к этим незнакомым людям чувство необъяснимой неприязни. Стали противны не только люди. Даже хлеб не хотелось есть. Его будто запачкал смрад непристойщины, пропитавшей все уголки вагона. В душу закрадывалось отчаяние. Он закрыл глаза и задремал.
Разбудил шум. Широкоплечий брюнет, изрисованный татуировкой, сквернословя, дул на карты, осторожно выдвигая нижнюю.
— Золотой, кончай игру, подзаходишь! Считай, для тебя сармака больше нема, — строго предупредил парня в татуировке угрюмый человек с бесстрастным лицом.
Золотой пристально посмотрел на Прохорова. Оглянулись и остальные. Игра продолжалась. Золотой снова открыл карту, выругался и решительно подошёл к Прохорову,
— Пальтишко давно носишь? — насмешливо спросил он, ощупывая материал.
— Перед аварией купил, — сдержанно ответил Прохоров.
— Поносил, и хватит.
Прохоров не пошевелился, было безразлично.
Прошло несколько минут. К нему уже подходили двое.
— А ну, земеля, сбрасывай клифт! Тут настоящий Ташкент. Попортишь хорошую вещь, — иронически усмехнулся Золотой. — Да и некогда мне, поворачивайся! — прикрикнул он.
Прохоров ни в ком не уловил сочувствия. Все занимались своим делом, как будто ничего не происходило. Глаза его встретились с жёстким взглядом человека на нарах. Чего он мог ждать от таких людей?
— Но-но, не поднимай парус, накличешь бурю! — Золотой схватил его за борт пиджака. Прохоров отбросил его руку.
— Чёрт с вами, берите. — Он сбросил пиджак, вынув бумажник.
— Так будет дешевле, — подмигнул Золотой. — Да не вздумай кричать. Внукам закажешь. Это тюрьма, — предупредил он и снова уселся за карты.
Когда очередь дошла до брюк, Прохоров уже не помнил, как вскочил и хрипло крикнул:
— Не подходи, сволочь!
Не задумываясь о последствиях, он решил защищаться. Отстаивать не тряпки, а человеческое достоинство.
— Негодяи! Ничего не получите, пока жив! Ничего! — повторял он, следя глазами за Золотым, но его уже обступили картежники.
— Смотри ты! Телёночек начинает брыкаться, — пренебрежительно скривил рот Золотой. — Снимай заодно колёса — и под нары. — Он бросился на Прохорова, пытаясь ударить головой, но тот отшвырнул его ногой и отпрянул в сторону.
В это время кто-то из игроков ударил Прохорова по голове. Тогда он схватил скамейку и стал колотить ею всех, кто попадался под руку. Отчаянный натиск новичка вызвал панику. Остановился, когда вся компания оказалась под нарами.
— Эй ты, псих! Довольно, забирай своё барахло. Пошутили — и хватит! — мирно проговорил Золотой, выглядывая из-под нар.
— А ну,
Прохоров сел, а на дверях вагона уже грохотали запоры.
— Что за шум? — в раскрывшуюся щель заглянуло сердитое лицо.
— Порядочек, гражданин начальник. Ребята засиделись и затеяли возню, да староста сразу унял. Не беспокойтесь, всё будет в норме, — сказал черноволосый, спускаясь с нар.
— Староста! Что у тебя тут? — спросил надзиратель.
Сверху слез заспанный мужчина лет сорока.
— Все на месте, гражданин начальник, — лениво зевнул он и повелительно бросил кому-то: — Дежурный, убрать со стола. Смотри у меня, филон…
— Ты, Крамелюк, достукаешься до штрафного, — пригрозил надзиратель Золотому и посмотрел на черноволосого. — Да и ты, Копыткин, тоже не забывайся. Знаю вашего брата, если что случится, кроме старосты спросится и с вас. Понятно? — Щёлка закрылась. Загремел большой засов.
— Эй, Красюк, подвинься малость. Психа положи у стены, — распорядился Золотой.
Красюк, тот что пришивал пуговицы, довольно посмотрел на Прохорова:
— Ложись, браток, как-нибудь устроимся. В тесноте, да не в обиде.
В вагоне тихо, темно. Кто-то сонно выругался, заохал и смолк. Прохоров лежал с открытыми глазами. Поезд уносил его в неведомое будущее. Его не страшила тяжёлая работа. Он понимал: раз виноват — должен нести наказание. Но эти люди? Лучше смерть, чем их глумление. Если полезут, он и завтра будет отстаивать своё право человека.
— Отчаянный, — зашептал Красюк. — Держись, не уступай. Эта шпана нахальна на трусливых, что и говорить — шакалы. Ты не бойся, тут сила в почёте.
Красюк наклонился над самым ухом.
— Держись подальше от того, чего не следует видеть, — ложись и спи. — Он помолчал. — Староста — это ширма. Золотой — птица мелкая. Это так, ружьишко в чужих руках. А вот кто спускает курок, не всегда распознаешь. Видел на нарах черноволосого? Это Копыткин, его опасайся. Имеет на совести мокрые дела. Кроме того, играет по крупной. Тут все его должники, а он полный хозяин.
Заскрипели нары, кто-то спустился на пол, нащупал чайник и долго пил. Потом подошёл к окошку, тихонько насвистывая что-то трогательное и грустное.
Прохоров уловил в этом свисте глубокую человеческую тоску. На душе у него стало светлей. Это был уже второй после Красюка человек, в котором можно было найти сочувствие.
На пересыльном пункте Владивостока Прохоров попросил зачислить его в одну из работающих бригад и перешёл в барак бытовиков. Соседями по койкам оказались маленький и немолодой Исаак Кац и совсем ещё молодой, гигантского роста, с могучими плечами и огромными кулаками Вася Тыличенко.
Когда Прохоров вошёл впервые, Кац, сидя на постели, кричал на смущённого Тыличенко: