Человек рождается дважды. Книга 2
Шрифт:
Юра кивнул и выпил.
— С дороги неплохо. Начну работать, будет не до того.
Краснов засмеялся,
— Тебя таким не прошибёшь. А сейчас ложись и спи. — Подвёл Его к кровати и отбросил одеяло. — Отдыхай, а завтра я тебя куда-нибудь пристрою.
В трубке что-то щёлкнуло. Колосов только мотнул головой и, устроившись поудобней, снова заснул. Настойчивый звонок заставил Его вскочить.
— Я, Михаил Степанович. Дела неважные: три машины застряли в наледи, их заливает вода… Вырубаем водоотводную канаву и намораживаем защитную дамбу… С берега пробовали, бесполезно,
Он повесил трубку. Было уже поздно, и свет в окнах посёлка погас. Лишь на льду речки светились костры, и их малиновое зарево просвечивало через причудливые рисунки мороза на стёклах палатки. Ходики на стойке каркаса безразлично отстукивали время, а за брезентовой стенкой им вторили выхлопами работающие на подогреве трактора. Иногда из темноты доносился звон металла и голоса людей.
Юра обхватил руками виски и склонился над столом. Им овладевало мучительное чувство неудовлетворённости своей работой.
«Трактора, трактора, трактора!» — с утра до вечера трезвонил телефон. А они, проклятущие, то ломались, то проваливались в наледи или простаивали в ремонтах. За это время он изучил их назубок, а что толку?
Но главное было не в этом. Его как бы подхватил метнувшийся вихрь. Закрутил, завертел и оторвал от земли. Он ощущал и радость высоты и беспомощность невесомости.
Снова зазвонил телефон. Михаил Степанович спрашивал, что делается на реке.
— Бегу. Проверю и доложу, — откликнулся с живостью Юра и тут же смутился, уловив недовольное: «М-да…» Он продул трубку и посмотрел на часы. Была половина второго.
— М-да… Придётся приехать, — хрипло прозвучало в микрофоне. — Ты, кажется, охотник?
— Грешил…
— Ты вспомни гусиную стаю. В полёте вожак впереди и принимает на себя все неожиданности. На жировке и отдыхе — где-нибудь на возвышенности и обязательно в середине стаи. Он командир и слуга. Стая спит — он наблюдает, жирует — он стережёт. Быть руководителем значит чувствовать себя глазами, душой, слугой и совестью коллектива. Ты понимаешь меня?
Колосов покраснел.
— Михаил Степанович, я не подумал об этом. Мне казалось бессмысленным торчать на глазах людей. Вы, пожалуй, правы…
— Чтобы знать, вкусно ли сварен обед, надо попробовать из котла…
— Бегу, будет порядок, — крикнул Колосов и, закончив разговор, выбежал из палатки.
В лицо ударил крепкий мороз. На изрытом снегу Едва проступали очертания машин. Привидениями с факелами в руках мелькали чёрные фигуры трактористов. Под машинами на снегу люди крепили и смазывали ходовую часть, согревая руки над горящим бензином.
Начальника колонны Глушкова Юра нашёл под трактором. Засыпанный снегом, он закручивал спускную пробку картера [тэ], придерживая Её голой рукой. Тонкая струйка автола, сбегая по кисти, скатывалась в рукав. Он морщил лицо, сосредоточенно рассматривал место подтёка и, найдя, отпускал пробку, подматывал набивку и снова крепил.
— Резьба сорвана, надо бы заменить, а нечем. Так машину пускать опасно, загубим
Несколько человек у костра сушили рукавицы. Глушков по-хозяйски проверил сделанные работы и подошёл к костру.
— Если вы, хлопцы, пришли помогать, то беритесь за дело, а нет, то можете укатывать. — Он сложил руки рупором и закричал — Прохоров, Тыличенко! Забирайте ребят и давай сюда. Эх вы! Совесть бы иметь надо. Разве мы для себя? Вам дрова возим. Ребята со вчерашнего дня Ещё не заходили погреться.
— Ты, земеля, нас не тяни. Сами с усами. До конца срока собьёшься считать, напашемся, — усмехнулся кудлатый парень в кубанке и принялся с ожесточением колотить лопатой об лом, сбивая с неё лёд.
Подошли трактористы, подъехал на санках Краснов. Он обошёл дамбу, просмотрел канаву и, вернувшись к кучеру, приказал тому уезжать.
— Придётся оставаться. Прииска парализованы, — пояснил он и подошёл к рабочим. — Понимаю, устали. А метеосводка обещает сильный мороз. Не закончим сегодня, придётся мокнуть и мёрзнуть завтра…
— Поднатужиться можно, гражданин начальник, — перебил Его кудлатый. — Да ведь всех работ не переворочаешь. Поработали неплохо, надо и честь знать.
— Заключённые?
— Расконвоированные.
— Где живёте?
— В палатках, — неохотно ответил тот же парень.
— Значит, соседи, — улыбнулся Краснов. — У меня чертовски холодно. Думаю, и у вас не жарко. А тракторами мы возим дрова и лес для строительства рубленых бараков.
Краснов подобрал лопату с гладким черенком и, стукнув ручкой об лёд, посмотрел на Юру.
— Ну что же, Колосов, берись за ломик. Не управимся, оставим посёлок без дров. Прошляпили, вот и будем сами отдуваться. — Он сощурил лукаво глаза и покосился на заключённых. — Устали они, это верно, потому не уговариваю. Посмотрят, отдохнут и сами включатся. Не может того быть, чтобы оротуканцы бросили дело…
Никого не уговаривая, он пошёл к группе Глушкова. Заключённые посидели, пошептались и принялись выбирать из кучи инструмент.
— Я всё ломаю голову, как вывернуться нам с жильём. Бараки когда Еще срубят, — говорил Краснов, поглядывая на Колосова. — Есть у меня последняя палатка в резерве. А вот как бы из неё сделать несколько?
— Пятью хлебами? — буркнул Юра.
— А что? Ты знаешь, как раньше мужик Яйцо Ел? — засмеялся Краснов. — Да где тебе? Отрежет себе потолще ломоть хлеба, положит на него, не разрезая, чищеное Яичко и как бы хочет откусить вместе с хлебом. А оно только скользит и откатывается от губ. Съест один кусок, положит Его на второй, а оно себе, знай, подразнивает и откатывается. И мужик сыт, и Яйцо цело.
— Не совсем понимаю.
— Чего тут понимать? Отдам тебе Ещё бригаду Вагина. Придут завтра, поставят каркас, натянут палатку, обошьют изнутри фанерой, и будет где спать. А послезавтра поднимут брезент, утеплят и околотят досками снаружи. Получится засыпной домик. А палатку поставят рядом и начнут всё сначала.