Человек рождается дважды. Книга 3
Шрифт:
— Ты напрасно задираешься с парнями, Марина. Может, Ещё нормочку помогут вытянуть, да и вообще… — проговорила вторая. — Не будь дурой, учись.
— Да я сама кого хочешь научу. Повидала кое-что, — задиристо ответила Марина и засмеялась — «Много любила, много страдала…»
— Тш-шш! Начальство, — предупредил кто-то.
— Ну и пусть! — крикнула девушка и поправила кепку. — Начальничек, принимай! Вон сколько невест. Хватит женихов-то?
Юрий не ответил и прошёл в кабинет. Начальники цехов уже собрались и держали на коленях тетрадки, блокноты. У двери
— Распределение этапа надо закончить сегодня, завтра прибудет столько же. — Он кивнул старосте. — Впускайте!
Вошла пожилая женщина с измождённым лицом.
— Статья?
— Да уж и не знаю, чего там написали. За мужа я. По тридцать седьмому году.
— На заводах работали?
— Откуда? На воле хозяйничала по дому. А в лагерях — всё время в лесу.
— Машинистом на молот пойдёте? Научим.
— Куда прикажут. Разве наше дело выбирать?
— Бурдов, возьмёшь? — спросил Колосов молодого мастера кузницы.
— Годится, — парень записал фамилию.
Женщины проходили, одна за другой-пожилые, средних лет и совсем Ещё молодые. Тут были и воровки, убийцы, дезертировавшие с фронта медсёстры, были осуждённые за прогулы по законам военного времени и другие преступления.
Староста выкрикнула фамилию Лавровой.
Вошла молодая девушка в брезентовой куртке, таких же штанах, вымазанных смолой, в огромных солдатских ботинках и глубоко натянутой на голову кепке. Только по ней и узнал Юрий ту разбитную девушку, что пела на скамейке. В этом костюме она казалась жалкой. Она первая была одета так небрежно.
— Заключённая Лаврова Марина! — звонко проговорила она.
Лицо у неё миловидное, бледное. Под козырьком кепки светятся насторожённые карие глаза, а над ними тонкие чёрные брови. Пухлые губы таят что-то насмешливое.
— Где бы в мастерских вы хотели работать? — спросил Юрий.
— Всё равно. Когда-то работала на дальневосточном побережье в леспромхозе фрезеровщицей, — безразлично ответила она.
— Сколько лет работали на станке?
— Ле-е-ет? — засмеялась она, — Да что вы? Два месяца, пока не выгнали.
— К станку подойти сумеете, и хорошо. Мы вас тут всему обучим! — пошутил Юрий.
— Всему? — повторила Лаврова насмешливо. — Не вы ли собираетесь меня обучать?
Староста молча поглядывала на обоих.
— Почему вы сердитесь? Я лично ничему обучать вас не собираюсь. Этим будет заниматься старший мастер станочного отделения Балакин, — показал он на седоволосого человека.
— Ты, миленькая, совсем распустилась. Боже мой, какой тон, — покачала головой староста. В такт закачались серьги в ушах. — Сними кепку, Лаврова!
Девушка сжалась. Глаза Её потемнели. Несколько помедлив, она сорвала с себя кепку. Голова Её была острижена под машинку.
— Может быть, что-нибудь Ещё прикажешь снять, мадам начальница? — спросила она срывающимся шёпотом.
Колосов
— Ну полно вам, Лаврова. Стоит ли из-за таких пустяков расстраиваться. Ваши волосы вырастут и будут только лучше.
Но это замечание Еще больше обидело девушку.
— А вам-то, собственно, какое дело до моих волос? Ну, лежала в больнице, остригли. Может быть, интересуетесь в каком отделении? Я бы сказала вам, гражданин начальник, Если бы так настойчиво не наседала мадам староста. Ей до смерти хочется, чтобы болезнь моя была венерической.
В щёлку дверей заглядывали любопытные. Слышалось хихиканье.
— Ваша личная жизнь нас пока не интересует. Освободитесь, тогда другое дело, тогда нас будет интересовать всё, — спокойно ответил Юрий и улыбаясь добавил — Да вы, кажется, умеете за себя постоять.
Губы девушки дрогнули.
— А что в том толку? Дело не в лагере, а вот в них, — покосилась она на старосту. — Такая кому хочешь подставит ножку.
— Нужны вы мне, дорогая, — холодно заметила староста.
— Мы — нет, а вот всё, что навесила на себя, — да!
— Это никого не касается.
— Ещё бы, — поглядела Марина исподлобья. — Немолодая женщина, а старается казаться красивой. Вон какую корону выложила на голове. Царица лагерная, и всё тут.
Усмешка сползла с лица Левченко.
— Миленькая, в лагере стригут тогда, когда нет уже других сдерживающих средств.
Марина рванулась к старосте и так схватила Её за жакет, что затрещали застёжки. Та испуганно отскочила. Девушка зло выругалась и вышла.
— Вот так штучка! — удивился кто-то из мастеров. — Такая и работать не будет.
— Больной человек, что вы хотите, — покровительственно сказала староста, застёгивая жакет.
Колосов был ошеломлён. Такие чистые глаза — и такая брань. И всё же Лаврова невольно вызывала у него сочувствие.
— Возьми Её, товарищ Балакин, на фрезерный станок. Кто знает, глядишь, и приживётся, а убрать можно всегда.
Мастер пожал плечами, но возражать не стал.
Снова Левченко выкрикивала фамилии. Входили нахальные девки, дерзкие женщины, новенькие с мокрыми глазами, разбитные солдатки. Одни строили глазки и недвусмысленно себя предлагали, другие плакали и просили дать любую работу, лишь бы скорее освободиться. Последней робко вошла украинка, совсем молоденькая девушка по фамилии Миленко. Глаза большие, серые, ласковые. Нижняя губа вздрагивает, и кажется, что вот-вот она разрыдается.
— За что же вы? — спросил Юрий.
— Да як ж воно?.. Дезертирство, чи шо!
— Да вы не волнуйтесь.
— Была на фронте сестрой, а тут проходили мимо нашего села. У мене там маленький братик и две сестрички. Батьки немае, а мати бомбой убило. Ну, я и поихала на три днинка. Пошлите мене с Мариной, — попросила она.
Закончили поздно. Мастера разошлись, пошёл домой и Колосов. Рядом с производственной зоной чернели палатки женского лагеря. Оттуда доносились крики, смех. Юрий долго вслушивался в женские голоса. Беспокойство за семью не утихало ни на минуту.