Человек с острова Льюис
Шрифт:
— Вы хотите сказать, он выучил английский быстрее вас?
Хорошо бы еще узнать, кто этот он.
Тормод яростно затряс головой:
— Нет, гэльский! Как будто это был его родной язык.
— Чарли?
На этот раз он усмехнулся:
— Да нет же. Чарли говорил бы по-итальянски.
Старик протянул Фину руку, чтобы тот помог ему встать, и поднялся навстречу ветру.
— Давай намочим ноги! Мы всегда так делали на Пляже Чарли, — потом указал на туфли Фина:
— Снимай ботинки, парень.
Тормод
Первая волна разбилась вокруг их ног, захлестнув песок. Вода была удивительно холодной. Старый Тормод радостно засмеялся, отходя с пути волны. С него сдуло шляпу, но Фин увидел, как порыв ветра поднимает ее с головы старика, и каким-то чудом успел ее поймать. Тормод снова засмеялся, как ребенок, которому показали новую игру. Он хотел снова надеть шляпу, но Фин сложил ее и положил в карман плаща, чтобы она не потерялась. Ему тоже понравилось играть с волнами. Он снова направился туда, где бурные когда-то волны нежно омывали берег. Вода плеснула мужчинам выше щиколоток. Оба вскрикнули, потом засмеялись. Тормод казался полным сил. Приятно было видеть, что маразм хотя бы на короткое время выпустил его из цепких объятий. Он снова радовался простым удовольствиям жизни, снова был полноценным человеком.
Они шли вдоль пенной полосы прибоя ярдов четыреста-пятьсот, то заходя в воду, то снова отходя назад. На дальнем конце пляжа вода разбивалась в белую пену вокруг блестящих черных валунов. Звук ветра и прибоя заполнял их уши, не оставляя места больше ни для чего. Боль, печаль, воспоминания — все было в прошлом. Не доходя до валунов, они повернули обратно. Пройдя несколько футов, Фин вынул из кармана медальон со Святым Христофором на серебряной цепочке, который мать Маршели дала им несколько часов назад. Из-за шума моря пришлось кричать:
— Вы помните это, мистер Макдональд?
Тормод был явно удивлен. Он остановился и взял медальон. Поглядел на него, потом сжал руку в кулак. К изумлению Фина, по щекам его снова покатились слезы.
— Она мне его подарила, — голос старика был едва слышен за рокотом волн.
— Кто?
— Кейт.
Фин задумался. Возможно, эта Кейт — причина ненависти Тормода к католикам.
— Она была католичкой?
Старик взглянул на него, как на сумасшедшего:
— Конечно! Как и все мы.
Он быстро двинулся вдоль линии прибоя. Волны выплескивались на песок, брызгали ему на брюки, но он, казалось, этого не замечал. Фину потребовалось не меньше минуты, чтобы выйти из ступора и догнать старика. Он ничего не мог понять.
— Вы что, были католиком?
Тормод посмотрел на него снисходительно:
— Ходил на мессу каждое воскресенье. В большую церковь на холме.
— В Силбост?
— В церковь,
— Лодка? В церкви?
— Да, под алтарем, — Тормод остановился так же внезапно, как двинулся вперед. Он стоял по щиколотку в воде и смотрел на горизонт, где едва виднелся темный силуэт танкера.
— Оттуда был виден Пляж Чарли, прямо за кладбищем. Как будто серебристую полоску провели по берегу, между пурпурным махером и бирюзовым морем, — он замолчал, взглянул на Фина. — И все мертвецы хотели, чтобы прохожие остановились. Им в ином мире тоже нужна компания.
Он снова отвернулся и прежде, чем Фин успел его остановить, швырнул медальон в набегающие волны. Святой Христофор исчез в водовороте песка и пены. Течение утащит его на глубину, и там он будет покоиться, потерянный навсегда.
— Папистские штучки нам больше не нужны, — произнес Тормод. — Путь почти окончен.
Глава восемнадцатая
Ганн позвонил Фину на мобильный, когда тот выходил из дома престарелых «Дун Эйсдин». На обратном пути из Далмора Тормод вел себя очень тихо. Вернувшись, он пошел в свою комнату, позволил работникам дома престарелых снять с себя плащ, а потом отправился в столовую. Предыдущим днем он почти ничего не ел, а теперь к нему вернулся аппетит. Он набросился на весеннюю ягнятину с вареной картошкой. Фин тем временем тихо вышел на улицу.
Он припарковал машину в начале Черч-стрит и прошел до полицейского участка, на ступеньках которого его ждал Ганн. Ветер на восточном побережье был порывистым и прохладным. Он поднимал мелкую волну в бухте и шелестел первыми листьями деревьев на дальней ее стороне, рядом с запущенным зданием замка Льюс. Мужчины прошли до Бэйхед, где рыбацкие лодки поднимались над причалами — шел прилив. Сети, пустые ящики и ловушки для крабов были разбросаны по булыжнику. Жители Сторновея двигались к центру города, наклоняясь против ветра.
Они шли мимо кафе с витражными окнами, выходящими на док, когда Ганн вдруг спросил:
— Это молодой Фионлах?
Фин развернулся и увидел по другую сторону стекла, за смутными отражениями, Фионлаха и Донну. Они сидели за столом, а на полу между ними стояла переноска для младенцев. Фионлах держал свою маленькую дочь на руках и с любовью смотрел в ее круглые голубые глаза. Она глядела на отца, улыбаясь, ее крохотные пальчики сжимали его большой палец. Вот так же когда-то сын Робби держал за палец Фина.
Но на переживания и сожаления времени у него не оказалось. Донна повернулась и увидела его. Лицо ее зарумянилось впервые на его памяти; она отвернулась и что-то быстро сказала Фионлаху. Тот поднял голову, удивленный, и Фин увидел что-то странное в его глазах. Страх? Вину? Он не успел разобраться: на лице юноши расцвела застенчивая улыбка. Он кивнул Фину, и тот кивнул в ответ. Неловкий момент, молчаливый разговор; оконное стекло казалось несерьезным барьером по сравнению со всем тем, что стояло между ними, не оформленное в слова.