Человек с острова Льюис
Шрифт:
— Хотите зайти? — спросил Ганн.
— Нет, — Фин потряс головой. Махнул рукой молодым людям и двинулся дальше по Бэйхед. Ганну пришлось его догонять. Интересно, почему Фионлах не в школе?
Мужчины сели в темном углу бара «Гебридец», и Ганн заказал им по полпинты [16] крепкого. Он поставил стаканы, достал из внутреннего кармана куртки конверт из плотной бумаги и запустил его по столу в сторону собеседника.
— Я вам этого не давал.
Фин убрал конверт в сумку:
16
Пинта —
— О чем это ты?
Ганн усмехнулся. Какое-то время они молча потягивали пиво, потом полицейский аккуратно поставил стакан на подставку и начал:
— Мне позвонили полчаса назад. Из Инвернесса пришлют старшего следователя. Вести расследование убийства будет он.
— Естественно, — Фин кивнул.
— Он вряд ли приедет раньше чем через неделю. В руководстве полиции считают, что раз убийство совершено больше пятидесяти лет назад, расследование может подождать, — Ганн отпил из стакана и снова поставил его поверх мокрого круга на подставке. — Но когда он приедет, мистер Маклауд, я больше не смогу ничего вам рассказывать. Мне очень жаль, правда. Вы были хорошим полицейским, я знаю. Только вы больше не полицейский, и это настроит всех против вас. Вам наверняка скажут не совать нос не в свое дело.
— Наверняка, — Фин улыбнулся, отпил из стакана. — К чему ты это говоришь, Джордж?
— У нас есть небольшая фора, мистер Маклауд. Я думаю, надо ковать железо, пока горячо.
— Отлично сказано, Джордж. Что ты задумал?
— Я хотел завтра утром съездить на остров Харрис, в Силбост, разузнать про семью старого Тормода Макдональда. Вдруг это поможет нам разобраться, кого же мы вытащили из болота. Будет здорово показать полицейским с материка, что мы не совсем деревенщина.
— И?
— И понимаете, у меня что-то двигатель стал барахлить. Ну, это официальная версия. Я думал, может, вы меня подвезете?
— Вот как?
— Ну да, — Ганн сделал большой глоток пива. — Что скажете?
Фин пожал плечами.
— Ну, Маршели хочет, чтобы я во всем этом разобрался.
— Ну да, логично. Вы же бывший полицейский, — Ганн снова потянулся за стаканом, потом остановился.
— А вы с ней… снова вместе, да?
Фин старался не смотреть в глаза другу.
— У нас с ней долгая история, Джордж. Но мы не вместе, — он осушил стакан. — Во сколько ты хотел бы выехать?
Фин возвращался вдоль западного побережья, через Барвас, Сиадер и Делл, и смотрел, как на горизонте собирает силы еще один грозовой фронт. Позади него фиолетовые горы Харриса на юге купались в солнечном свете. Небо на севере оставалось ясным. Каждая деревня, мимо которой Фин проезжал, ясно выделялась на его фоне — и старинные дома с белеными стенами, и стандартные жилые строения, которые выпускало в двадцатом веке бывшее Министерство сельского хозяйства и рыболовства. С их шиферными крышами, высокими мансардными окнами и стенами, покрытыми волокнистой штукатуркой, они были крайне уродливы и совершенно не могли противостоять жесткому климату островов. Назвать их «домами» не поворачивался язык.
Солнце золотило сухую траву на болоте к востоку от дороги. Местные жители целыми группами выходили на болота, пользуясь хорошей погодой. Они несли ножи тараскер с длинными рукоятками, чтобы нарезать торф, а потом разложить его для просушки.
Впереди показался мрачный и неприветливый силуэт церкви. Фин понял, что почти приехал. Дом… Неужели это его дом? Здесь воинствующие протестантские
В бунгало Маршели никого не было. Фин поехал дальше, мимо бывшей фермы своих родителей. Сразу за холмом перед ним открылось северное побережье. Он свернул налево, к старой гавани Кробоста, где в деревянном домике стояла лебедка, а от него крутой бетонный эллинг вел в небольшую бухту под защитой скал. Здесь на ржавых цепях лежали бухты веревок и оранжевые буйки, у стены стояли ловушки для крабов и омаров. Вокруг валялись рыбацкие лодочки, привязанные к ржавым кольцам. Среди них еще можно было найти облезшие останки лодки, которую отец Фина когда-то починил, покрасил фиолетовой краской, как дом, и назвал в честь своей жены. Прошло много лет, но следы прошлого не исчезали.
Это касалось и прошлого Фина. В стенах старого дома, стоявшего над гаванью, до сих пор жили полные горечи воспоминания. Когда мать и отец Фина погибли, его тетка без большой охоты взяла на себя заботу о сыне сестры. В доме никогда не было ни любви, ни теплоты.
В окнах еще оставались стекла, а двери стояли запертыми. Но стены, когда-то белые, потемнели от сырости. Косяки дверей и оконные рамы прогнили или заржавели. Ниже, на полоске травы, что тянулась вдоль скальных вершин, стоял пустой каменный дом. Там Фин играл в одиночестве, когда был ребенком. Впрочем, можно ли называть домом четыре стены? Больше у него не было ничего: ни окон, ни дверей, ни крыши. Кто-то возвел его давным-давно ради вида на море, который открывался отсюда. Но долгие, суровые зимы и арктические ветра прогнали бывших хозяев. Фин еще не забыл, каково это — зимовать на острове.
На галечный пляж спускалась заросшая травой тропинка. Черные скалы на берегу стали рыжими — их покрывали старые ракушки и пятна гниющих водорослей. На дальней стороне бухты виднелись три стоячих камня. Они стояли здесь, сколько Фин себя помнил. Пейзаж не менялся, только люди приходили и уходили. И иногда оставляли следы.
Послышался звук мотора, он перекрывал рев ветра. Маршели остановила старую «Астру» Артэра у края дороги, вышла и захлопнула дверь. Засунула руки поглубже в карманы куртки и медленно пошла навстречу Фину. Они немного постояли в уютном молчании, глядя на типовые дома, выстроившиеся вдоль скал на западной стороне бухты. Но вот Маршели обернулась к пустому дому над гаванью.
— Почему ты не починишь дом тети? Он в лучшем состоянии, чем старый дом твоих родителей.
— Но он мне не принадлежит, — Фин тоже обернулся. — Тетка оставила его какой-то благотворительной организации. Это так типично для нее. Те не смогли его продать и оставили гнить, — он снова перевел взгляд на океан. — Да и будь он мой, я бы даже на порог не ступил.
— Почему?
— Там привидения, Маршели.
Она нахмурилась:
— Привидения?
— Да. Там живет юный Фин и всего его несчастья. Последний раз я спал здесь в ночь перед похоронами тетки. И поклялся, что ноги моей больше тут не будет.