Человек внутри
Шрифт:
«Дурак, дурак, сентиментальный дурак», — корил он себя в глубине души, а его душе, как это ни удивительно и сверхъестественно, было все равно. Она была светла и пьяна победой над его трусливым телом. Она с гордостью несла, как знамя, имя девушки. Это будет стоить тебе жизни, сказал он себе, но труба вдалеке и это знамя в душе придавали ему мужества. «Я выиграю, — сказал он, — и она похвалит меня. Это первая в моей жизни безрассудная глупость». Он больше не смотрел на галерею и поэтому не видел тучной старухи с
— А что вы там делали?
— Помогал грузить в лодку бочонки бренди. Затем я вошел с ними в лодку и греб к берегу. Они начали выгружать груз, и, пока они это делали, я улизнул. Луны не было. Было темно, и они не видели, что я ушел. Я удрал в дюны и спрятался.
— Почему вы улизнули?
— Я не хотел быть там, когда появятся таможенники.
— Каким образом вы узнали, что таможенники появятся?
— Двумя днями раньше я послал анонимное письмо начальнику таможни в Шорхэме, указав время, когда мы намеревались привезти груз, и точное место высадки.
— Вы ушли и спрятались среди дюн. Что случилось потом?
— Неожиданно раздались крики и шум убегающих людей. Затем выстрелы. Я дождался, пока все стихло, и потом уполз.
— Теперь будьте внимательны в своих ответах. Можете ли вы сказать присяжным, кто был с вами перед высадкой?
— Да. — Он без колебания назвал людей на скамье подсудимых.
— Был ли еще кто-нибудь?
— Да, Карлион, руководитель, потом человек, которого мы звали кокни Гарри, и Джо Соллер.
— Вы знаете, где эти люди сейчас?
Вновь его глаза встретились с глазами на галерее. Вновь глаза его врага были полны страхом и мольбой. Эндрю улыбнулся. Он был теперь уверен в себе.
— Нет, — сказал он.
— Сколько выстрелов вы слышали, пока прятались?
— Я не знаю. Стреляли одновременно, и все смешалось.
— Но стрелял не один человек?
— Да. Несколько.
— Высказалось предположение, что у одного из ваших товарищей была личная ссора с Рекселлом. Вы знаете что-нибудь об этом?
— Нет.
— Спасибо. Достаточно.
Как только сэр Генри Мерриман сел, в суд вернулся мистер Брэддок.
Он улыбнулся довольно злобно сэру Генри и начал перекрестный допрос.
— Сколько лет вы связаны с командой «Счастливого случая»?
— Три года.
— Ваши отношения были дружескими?
— В своем роде.
— Что значит в своем роде?
Эндрю прищурился и ответил не адвокату, а подсудимым.
— Меня терпели, — сказал он, — относились с презрением. Никогда не спрашивали моего мнения.
— Почему вы тогда не ушли от них?
— Мистер Брэддок, это относится к делу? — с ноткой раздражения
— Мой лорд, с моей точки зрения, чрезвычайно. Если ваша светлость настаивает…
— Очень хорошо, тогда продолжайте.
— Почему вы от них не ушли? — свирепо повторил мистер Брэддок.
Эндрю отвел взгляд от знакомых лиц на скамье и посмотрел в красное холерическое лицо адвоката. Его забавляло, что человек с таким лицом должен задавать ему вопросы о таких туманных вещах, как мотивы. Факты, твердые и прочные, как щепки дерева, — вот единственное, что он в состоянии оценить.
— У меня не было денег, мне некуда было идти, — сказал он.
— Приходило ли вам на ум, что можно честно зарабатывать на жизнь?
— Нет.
— Были ли у вас какие-либо иные мотивы оставаться на «Счастливом случае» в течение трех лет?
— Да, дружба с Карлионом.
— Как вы там оказались?
— Из-за дружбы с Карлионом.
— С человеком, которого вы предали?
Эндрю покраснел и потрогал щеку кончиками пальцев:
— Да.
— Что вас побудило написать донос в таможню?
— Вы действительно хотите это знать? — спросил Эндрю. — Или это напрасная трата вашего времени и времени суда?
— Не надо речей, — проговорил сэр Эдвард Паркин высоким надменным голосом. — Отвечайте на заданный вопрос.
— Это случилось потому, что у меня был отец, которого я ненавидел и которого мне всегда приводили в пример. Это сводило меня с ума. А я — трус. Вы все это знаете.
Эндрю схватился за край перегородки и наклонился вперед, в его голосе послышался гнев, лицо покраснело от стыда.
— Я боялся боли и ненавидел море, шум и опасность, и, если бы я хоть что-то не сделал, это продолжалось бы всегда, и я хотел доказать этим людям, что со мной надо считаться, что я могу расстроить их планы.
— И повесить их.
— Я никогда не думал об этом. Клянусь. Как я мог предположить, что начнется стычка?
— А как же ваш друг, Карлион? Вы ничего не сделали, чтобы предупредить его?
— Надо было выбирать: он или я.
Бородатый мужчина, которого звали Хейк, во втором ряду заключенных вскочил на ноги и потряс кулаком в сторону Эндрю.
— Вот и теперь: он или ты! — закричал он. — Карлион тебя за это достанет.
Тюремщик толкнул его вниз.
В суде становилось невыносимо душно. Судья и дамы на галерее обмахивались надушенными платками. Лоб Эндрю был горячим и липким от пота. Он вытирал его ладонью. Ему казалось, что он уже несколько часов стоит незащищенным под пристальными взглядами в суде. Его губы пересохли, и ему очень хотелось пить.
«Дай мне силы пройти через это», — в душе молил он — не Бога, а образ, который носил в своем сердце и за которым пытался укрыться от глаз, смотревших на него.