Человек
Шрифт:
Саломея за прошедший в разлуке месяц очень сильно переменилась. Стала более свободной в постели, более страстной, мне даже показалось, что она не до конца поняла, с кем именно находилась, так как меня, как личность, совершенно не замечала. Говоря «как личность», имею в виду, — не замечала Дмитрия Крестникова, с его глазами, руками, душой, наконец. Казалось, что в тот момент ей нужен был просто мужчина, а я это буду или кто-то другой, совершенно неважно. Скажу еще точнее, даже целый мужчина ей был не нужен, лишь самая необходимая, самая малая его толика. В подобной интимной ситуации
Лежа в постели, Саломея взяла мою руку, чтобы поцеловать и нащупала бородавки.
— Когда они у тебя появились? — с удивлением поинтересовалась она.
— Они были всегда. С первого дня нашего знакомства, — стесняясь, ответил я.
— Да-а? Я никогда их у тебя не замечала. Их надо с головой в мешок и за борт. Надо вывести, — смеясь, сказала она, — некрасиво жить вместе с бородавками.
Я согласился. Рассказал, что лечил их ляписным карандашом, отчего бородавки стали черными и страшными, как проказа, но так и не сошли. Мы договорились, что вместе съездим в институт красоты и подвергнем их там современным технологиям уничтожения, эффективным и совершенно безболезненным.
Вечером, в доме у Зотовых, собрались гости за праздничным столом. Были друзья и знакомые Сергей Сергеевича, родственники его жены, и нас с Саломеей, разумеется, позвали. На столе всего было вдоволь.
Я положил себе холодной телятины и, глядя на то. как аппетитно все едят жареное мясо с красным соусом, попросил Сергей Сергеевича и мне передать соус.
— Какой тебе? — весело откликнулся он, мельком глянул на мою тарелку и подал белый.
Я хотел его поправить, но Саломея, догадавшись о моем желании, вежливо толкнула меня в бок локотком и прошептала:
— Красный с отварной телятиной не едят, попробуй тот. Что дал отец.
Мне стало стыдно, что не знаю, что с чем следует вкушать, да к тому же показалось, что ее замечание услышали все присутствующие и в тайне надо мной подсмеиваются. У меня покраснели уши, я это знал наверняка, так как они просто горели от обильного и молниеносного прилива крови. Белый соус, действительно, очень хорошо сочетался с вареным мясом, лежащим в моей тарелке. Но я, хоть убей, не мог понять, отчего такие строгости, почему нельзя было этот кусок полить соусом красным.
От мрачных мыслей отвлек меня двоюродный брат Эсфиры Арнольдовны, Матвей Пепельной. Он был уроженцем литовского города Каунас (к нему отвезли бабушку), сидел со мной рядом и я ему явно приглянулся. Он стал рассказывать про свою жизнь, о том, как не легко теперь ему с матушкой, а затем он достал из бокового кармана пиджака книгу сказок, показал одну из них, под названием «Матюша Пепельной» и сказал:
— В душе я русский человек и не понимаю, за что меня травят всю жизнь, называя жидом.
Он был светловолос, курнос, голубоглаз, да к тому же имел на руках такой документ, как русские народные сказки, где его полный тезка был героем. «И за что его, действительно, могли не любить? — подумал я с состраданием, глядя на Матвея, —
Тут Сергей Сергеевич встал из-за стола и спросил:
— Вы новую кровать дочуркину видели? Ну, понятно, что молодой человек видел. Пойдемте, похвастаюсь, а вы заодно разомнетесь.
Все повалили в комнату к Саломее. И я пошел вместе со всеми, чтобы еще раз взглянуть на чудесное царское ложе. И ужас! Мы, оказывается, как встали с постели, так и пошли, а все безобразие, то бишь, простынь, одеяло, подушки, были так измяты, так перекручены, переворочены, что, если дать задание десятерым вертеть, крутить, топтать все это, и тогда такого беспорядка не получится. И все, конечно, улыбнулись, увидев это поле боя не убранным, не заправленным, но ничего не сказали и не торопились на выход, а наоборот, затеяли спор:
— А то я не знаю, как делается, — говорил Матюша Пепельной. — Опускают спинку кровати в бассейн с жидким никелем и она покрывается блеском. Никель при этом должен быть в расплавленном, кипящем виде.
— А цвета какого такой никель? — поинтересовался Сергей Сергеевич.
— Что за детские вопросы, Сережа? — возмутился Матвей, — конечно же цвета блестящего серебра.
— Ну, допустим. А хром?
— Ты что, хромированного покрытия ни разу не видел? Такой же, как никель, тоже серебристого цвета.
— Нет, ты не прав, — спокойно стал объяснять Сергей Сергеевич. — Хром коричневый, как йод, а никель имеет зеленый, изумрудный цвет. Я говорю про сернокислый никель, который и используется при химической обработке. Есть и гальванический никель, он с током работает. Катоды-аноды. Детали, как катоды, а раствор — анод. Никель или хром при подаче тока осаживаются на металл, но в гальванике он тоже не серебристый, так что ты не прав.
— Я не про гальванику тебе говорил.
— Так вот, в химическом процессе, о котором ты, судя по всему, говорил, так как упомянул о кипении, сначала в ванне разводится аммонит, на двухсотлитровую ванну четырнадцать килограмм аммония идет, восемь килограмм сернокислого никеля, гипофосфата семь с половиной килограмм. Это самый главный компонент, он создает реакцию, активирует среду; далее идет восемь литров уксусной кислоты и семь литров аммиака. Уксусная кислота ускоряет, аммиак плотность раствора создает (раствор может действовать как на корректировку, так и на истощение) и температура, — это самое главное, должна быть от восьмидесяти пяти градусов по Цельсию до девяносто трех градусов по Цельсию, не выше. Кипения, милый Матюша, никак нельзя допускать.
Уличенный во лжи и некомпетентности, Матвей свирепел и наливался кровью, а Сергей Сергеевич будто и не замечая этого, продолжал его уничтожать:
— На свежем растворе покрытие в шесть микрон происходит за тридцать минут, двенадцать микрон, соответственно, за час. У хрома процесс покрытия дешевле, но под хром весь металл очень гладко полируется, поверхность должна быть очень чистая, не дай Бог, раковина или царапина…
— Да пошел ты со своей царапиной, — заорал Матвей и, развернувшись, резко вышел из комнаты.