Чем ближе ты находишься - тем меньше видишь
Шрифт:
У Колибри никого не было, как она думала, чтобы покинуть уютный мир и отправиться на её поиски, у Ал есть хотя бы видимость, что она является частью чего-то. Возможно, это не так, открытка ушла месяц назад, но никто не пришел за ней, даже Наташа или Стив. Если предположить, что послание не было получено по каким-то причинам, то есть другие способы, чтобы найти её. Может, они просто не захотели, может, они правильно поняли её желание и приняли её решение. Алиса будет жить одна в спокойном месте на окраине, в теле урода, но радует, что не долго. Разве не этого она хотела: сделать своё дело и тихо уйти, оставив на других строительство лучшего мира.
Призрачная рука вновь касается ладони. В
— Ай! — только выдыхает она. Френ и раньше пытался взять её за руку, но только сейчас она это ощутила.
Много-много лет вперед, когда она только пришла в деревню, и Френ сказал, что забирает её себе, им пришлось прийти в таверну и встать перед всеми людьми в деревне, чтобы их союз признали. Старейшина рассказал потом, что обычно этот ритуал используется на свадьбах, и в очень редких случаях, когда случается горе, и маленький ребенок остается сиротой, его проводят, чтобы закрепить связь с приёмными родителями.
Френ стянул с себя тёплую куртку на меху и накинул на плечи Алисы. Та едва не присела от тяжести.
— Теперь ты, Френ, отвечаешь за неё, защищаешь и оберегаешь от всех бед, — назидательно сказал Макаров. Он дал Ал кусок хлеба с мясом и сказал отдать его Френу. — Он защитник, а ты будешь поддерживать и заботится о нём, — добавил старейшина, когда Френ проглотил предложенный бутерброд.
Потом старик достал нож: широкое блестящее лезвие и рукоять из старого дерева, красивый и старый.
— Сейчас только не бойся, — попросил Френ, беря её за руку.
Он рассек ей ладонь, прочертив лезвием алую полосу чуть ниже основания пальцев. Ал вскрикнула, кровь побежала сильнее. Она смотрела, как кровь заполняет чашечку ладони, как тонкие ручейки текут к запястью, собираются в капли, одна из которых упала на стол, оставшись там глянцевым пятном на белой скатерти.
— Тише-тише, всё хорошо, — сказал он, нанося такую же рану на свою ладонь.
Они подали друг другу руки, кровь смешалась, стала одной на двоих. Алиса подняла взгляд на Френа, тот только сильнее сжал ладонь, посылая пульсацию боли по нервам.
Откуда взялась привязанность, доверие, которым она так быстро прониклась к незнакомому, чужому человеку? Почему Аляска неожиданно стала домом, каким не была даже Школа Ксавьера или то место, где она жила с семьей? Возможно, дело в том, что она никогда не знала об опасностях, которые представляют взрослые мужчины для маленьких девочек, никто не говорил ей, что нельзя говорить с незнакомыми людьми. Она была заперта в подземном убежище, где никому не было до нее дела. Но в этой деревне каждый смотрит на неё и пугается каждого чиха. Серьезно, каждого чиха, потому что жители этой деревни никогда не рождались настолько слабыми. Только это не выражалось в неприязни, скорее в беспокойстве и стремлении научить, уберечь, исцелить. За первый год Алиса обучилась медицине, знала, что и в каких пропорциях смешивать, чтобы получить исцеляющий эффект, параллельно с этим она училась выживать в суровом климате Аляске, училась любить и ощущать как это — когда любят тебя.
Призрак грустно улыбается и смотрит так, что сердце замирает. Их кровь смешалась, стала общей, связь установилась настолько прочная, что протянулась даже сквозь время, даже в обратном направлении. Может, ему, Клинту Бартону, на роду так написано: влюбиться без памяти и растить маленькую девочку, сожалея о бесчисленных годах между ними, и влюбиться вновь, когда расстояние между ними не будет таким критичным. Может, это череда случайностей, в которых прослеживается закономерность.
— Ты любишь меня, — осеняет вспышкой, даже в голове что-то щелкает. — Ты
Френ беззвучно хохочет, валится на спину. Ал слышит его смех в своей голове, вспоминает хриплый голос.
— Эй, ты любишь меня! — девушка раздраженно дергает ногой, снег летит к призраку, но тот ещё громче смеется. — И я тебя люблю, — тихо говорит она.
Призрак, отсмеявшись, садится напротив неё, кивает головой на скинутый ботинок и когтистую лапу, которую Ал держит на весу, чтобы не попасть ею в снег. Он заботится о ней даже сейчас и, с ума сойти, как ей не хватало этой заботы, дома и определённости!
— Я скучаю по тебе, — слова жалким скулежом тревожат застывший воздух.
Его прикосновений она не ощущает, но представляет их, как представляла прикосновения других в Нью-Йорке, рисует в воображении свои ощущения. Воспоминания ранят, а приятные — особенно. Всё это место — приятное воспоминание, которое хочется тревожить и тревожить, несмотря на боль. Но его валом сметают другие, Нью-Йоркские, шумные и яркие, сладкие, как зефир, и горькие, словно кофе.
— Время пришло, да? — вкрадчиво спрашивает Ал, когда совсем не остаётся мыслей и боль душит.
Она так часто говорила другим, что прошлое необходимо оставлять в прошлом, что сама перестала в это верить и топталась на месте, исписанном кровью и грязью. Френ кивает. Он здесь не затем, чтобы мучить её, не за тем, чтобы указывать дорогу или заботиться. Он жертва её собственного неверия и зацикленности на себе. Её эгоизма. Если она продолжит тащить за собой свое прошлое, она не сможет увидеть все то, что находится прямо перед ней. Нам следует избавляться от того, в чем нет необходимости. Она потеряла всех друзей и решила, что сможет защитить их лучше, если не будет так близко к ним, как была. Страх лишить Клинта жизни переродился в их извращенную любовь, где она пыталась убить себя каждую секунду, а он — пытался спасти, даже усугубляя ситуацию. Прошлое, от которого она хотела избавиться, бежало вперед неё и душило каждую секунду. Она помнила, как всё может быть и боялась этого, поэтому и держалась на дистанциях, поэтому так боялась и мучила и себя, и их. Всё внутри неё извращалось, искажалось, она путалась в собственных решениях и желаниях, не умела и не понимала. И вместо того, чтобы попросить помощи она сводила себя с ума и сводила с ума других. Для этого Френ привел её в то здание, позволил вспомнить день, когда она потеряла себя. Это прошлое, она сама это сделала, но она видела тех, кого убивала, и её разум в тот момент работал удивительно ясно, даже если потом подавил всё воспоминания.
Неправильно так жить, теперь ей нужно именно жить человеком, а не тварью, какой она считала себя. Все, о чем она могла думать, так это только о той гадости, которая уже произошла. Нельзя опираться только на прошлое или настоящее. Расскажи о своем будущем.
Алиса встаёт на ноги дышит быстро и урывками, пытаясь набраться смелости. Она закрывает глаза, будто так легче говорить, легче прощаться.
— Я люблю это место. Я люблю тебя. И я путаюсь в своём настоящем, не понимаю своего будущего. Я свожу людей с ума. Но ты помнишь, я всегда была такой, — улыбается она. — Ты научил меня всему, что я знаю. Я была никем, но ты помог мне поверить в то, что я могу быть кем-то. И я стала «Мстителем». Но быть мстителем — означает нести ответственность за свои действия, уже не война, и я не могу оправдать себя тем, чем оправдывала раньше. Клинт не позволил мне умереть, и теперь я должна поверить, что могу измениться, стать сильнее. Я разочаровалась в мире, разочаровалась в людях, я вижу, что им нужна война и смерти, и знаю, что это означает. Но пока у меня есть возможность оттягивать неизбежное, дать нам шанс на выживание как вида, я должна это делать.