Чемодан с миллионом
Шрифт:
– А ведь я тоже… После того…
– Искренне сожалею, что совершил самосуд над грешной и заблудшей душой, – произнес я поникшим голосом.
– Напрасно себя казнишь, командир. Грехи ее велики и порочны. Мы все были согласны с твоим решением. Даже не сомневайся, ты имел на это моральное право!
– Пустые отговорки. Любое преступление совершается с молчаливого согласия тех людей, которые могли ему противостоять. К сожалению, меня никто не остановил…
– Это не было преступлением, – возразил Павел Егорович. – Справедливое возмездие. Сам Господь
– Но ведь ты неверующий?! – скептически подметил я.
– И сейчас неверующий, но тогда было предзнаменование свыше…
Мы оба глубоко задумались, невольно вспоминая прошлое.
– В тот злополучный летний полдень нас было пятнадцать человек, – понурым голосом произнес Павел Егорович. – Семеро получили по свинцовой пуле. Ни миллиметр влево, ни миллиметр вправо! Ровно на три сантиметра выше переносицы.
– Это была жестокая и безжалостная визитная карточка, – сказал я. – Вражеский снайпер не метил ни в висок, ни в затылок. Только в одну точку…
– Он играл с нами, как со слепыми котятами. Мы не знали, кто будет следующим. Ты не захотел быть подопытным кроликом и призвал нас к решительным действиям.
– Помню, – все тем же поникшим голосом произнес я. – В то время был свято уверен, что лучше погибнуть в бою, чем трястись от страха в ожидании неминуемого конца!
– Мы потеряли еще троих бойцов, но взяли штурмом противоположное здание и поднялись на крышу, где скрывался снайпер. Ты первым посмотрел в глаза этому чудовищу…
Павел Егорович затянулся очередной порцией табачного дыма и рассудительно добавил:
– В какой-то степени мы все были готовы понять своего противника. Но, к нашему всеобщему изумлению, это была молодая женщина! Божье создание, по сути своей являющееся символом мира, добра и материнской любви! Не уродливая, не умалишенная. Даже с нежным красивым лицом и невинными черными глазами. Она брала наших парней на прицел снайперской винтовки и подсчитывала реальную прибыль.
– Она умоляла пощадить ее ради малолетних детей! – словно себе в обвинение сказал я. – Кричала, что они умрут от голода. Ей необходимо зарабатывать им на хлеб…
– У тех бойцов, которые погибли от ее выстрела, тоже были дети! Ты правильно сделал, когда выдернул из гранаты чеку, сунул ей за пазуху, а потом схватил за шиворот и сбросил с крыши.
Услышав звон лопат и шум падающей в могилу земли, Павел Егорович насторожился и нехотя оглянулся назад.
– Мне тоже пора! – озадаченно произнес он. – Нужно помочь мужикам…
Водитель «Вольво» вставил ключ в замок зажигания и запустил двигатель.
– Куда теперь? – спросил он, стремительно трогаясь с места.
– В центр Мурманска. Но сначала заедем на «Больничный городок». Мне нужно зайти в областной морг…
– Если пожелаете, можем остановиться в Коле. Прямо на площади неплохое кафе. Вам не помешает немного выпить! За упокой души…
– Обязательно помяну усопшую, – отрешенно ответил я. – Но перед тем как последовать твоему совету,
9
Почему-то именно таким я и представлял себе патологоанатома. Это был опрятный, крепкий на вид, совершенно не претенциозный, умудренный жизненным опытом человек, семидесятилетний, или около того, седовласый, с большой залысиной на лбу. На его крупном мясистом носу болтались очки в обычной пластмассовой оправе, что указывало на его скромную зарплату. Однако его добропорядочность, вне всякого сомнения, не зависела от суммы доходов.
– Итак, уважаемый Михаил Николаевич, если я не ошибаюсь, то вы склонны подозревать, что вашу знакомую убили? Отсюда я могу сделать вывод, что результаты вскрытия вам неизвестны… – сказал он, продолжая заниматься приготовлением кофе, положив в чашку два кусочка сахара.
Мне показалось, что вести разговор на подобную тему он мог бы где угодно и когда угодно. Во всяком случае не каждый человек способен, надкусывая печенье, спокойно рассуждать о покойнице. Еще хорошо, что он собирался пить этот благородный напиток в отдельном кабинете, а не среди окровавленных щипцов, крючков и прочих изощренных инструментов. Я так и не ответил на его вопрос, но возможно, что мой отрешенный взгляд сказал ему о многом.
– Понятно! Значит, пока вам ничего не известно?
– Нет…
– Назовите ее данные. Фамилию, имя…
Патологоанатом взял ручку и приготовился записывать.
– Шувалова Оксана Вениаминовна, – продиктовал я.
– Похороны были вчера?
– Сегодня. В начале одиннадцатого…
– Сейчас я уже вряд ли смогу вам чем-нибудь помочь, а завтра с утра ознакомлюсь с протоколом.
– Вам разрешат?
Я сразу сообразил, что сморозил чепуху.
– Разрешат, Михаил Николаевич! Можете не сомневаться.
– С вашего позволения я бы тоже хотел взглянуть на эти документы…
– Что-либо понимаете в аутопсии?
– Впервые слышу… Вернее… Что-то связанное со вскрытием трупов?
– Вам известно, как проводят гистологические исследования?
– Нет.
– А бактериологические?
– Нет.
– Что-нибудь слышали о серологическом исследовании?
Я понял, что попал в неловкое положение.
– Простите, доктор, вы абсолютно правы. В медицине полный профан, – пристыженно произнес я. – Нет смысла самому влезать в эти дебри. Я все равно ничего не разберу.
– А я в этом и не сомневался, но если есть желание, то могу сводить на экскурсию и продемонстрировать, как путем рассечения реберных хрящей вскрывают грудную полость.
– Нет. Что угодно, только не это! Я не имею ни малейшего желания наблюдать за тем, как потрошат покойников.
Мы посмотрели друг другу в глаза.
– У меня нет оснований не доверять вам.
– А я, в свою очередь, обещаю помочь и сделаю, что смогу, – простодушно ответил патологоанатом. – Но заранее предупреждаю, что диагноз может быть совершенно неожиданным.