Чемпионы Черноморского флота
Шрифт:
… Адмиральская дача не поражала. Скромный двухэтажный каменный домик, шесть на три сажени, с недостроенными галереей и одноэтажным флигелем. Четыре комнаты с кухней посередине крутого склона, над которым возвышался Георгиевский монастырь. Полы, как палуба на корабле. Три печи. А главное, вид. Вид на бухту — ошеломляющий! Кристально чистое море и бухта Фиолент с тремя скалами, похожими на зубы дракона. Впрочем, и сильно уменьшенный дракон тоже присутствовал в виде скального образования. Тихое, намоленное место. Место отдохновения от трудов. Место для размышлений. И лучшее место для встречи с любимой.
Я
Стоило мне оказаться на борту, как бедный лейтенант Алексеев дернулся и отшатнулся. Он узнал меня мгновенно. Не забыл о памятной встрече в Бомборах в кабинете генерал-майора Пацовского и про перевозку нашей группы в Поти.
Еще больше его напугала моя реакция. Я бросился к нему с объятиями.
— Иван Тимофеевич! Как я рад тебя видеть! Да полно же! Не будь букой! Ведь ты, считай, как добрый Гименей, вез меня с будущей супругой к нашему счастью!
Лейтенант пристально рассмотрел мой иконостас. Хлопнул себя по лбу. И широко, от души улыбнулся.
— Вот же я якорь! Ну, конечно! Ведь были мысли! Разведка, значит?
— Она самая! Так — что? Обнимемся?
Мы обнялись как старые друзья. Похлопали друг друга по плечам. И сразу договорились перейти на обращение по именам.
— Какие будут указания, господин поручик?
— Ваня, ну какие, к черту, указания?!
— Не табань, Коста! От адмирала поступило четкое указание. В полное распоряжение!
— Тогда давай моего человечка с брига «Телемак» захватим и отправимся в Фиолент.
Несчастный Бахадур все отлеживался на бриге. Поправлялся после эпического удара по его бедной головушке кофель-нагелем. Мы аккуратно его перевезли на люгер. И двинулись на выход из Севастопольской бухты. На встречу с Тамарой. Я заранее предвкушал головомойку с рукоприкладством за то, что недоглядел. За то, что в столь неподобающем виде верну ее защитника и любимчика.
… Душа моя, Тамара, стояла на берегу. С бутылочкой в руках. Завидев «Геленджик» и меня, стоявшего на носу, замахала рукой. Я долго махал в ответ. Пока меня своим смехом не остановил Ваня.
— Коста, мы не раньше, чем через полчаса, пристанем. Не устанешь?
Я угомонился.
Ваня был прав.Через 30 минут причалили к самому берегу. Я быстро сбежал по сходням на землю. Тома, уже стояла напротив. Ну, наконец-то. Жёнушка любимая! Крепко обнялись до хруста в костях. Застыли в длинном поцелуе, ни на кого не обращая внимания. Еле оторвались, заслышав сзади шаги Бахадура, а потом его довольный клёкот. Тамара бросилась к нему.
— Бахадур!
Но тут же остановилась, заприметив повязанную голову. Запричитала.
— Что? Что случилось? — была напугана, обнимая алжирца. — Тебя ранили? Коста!
Ну, конечно! Фурия уже обернулась на меня. Смотрела гневно. Не уберёг, видите ли, её любимчика.
— Тамара, ну что ты сразу начинаешь? — пытался я по-хорошему.
— А я еще не начинала! — осадила меня жена. — Что с ним? Как это случилось? И почему ты позволил этому случиться?
— Тома, люди
Действительно, чуть ли не вся команда люгера не отказала себе в удовольствии понаблюдать, как славный герой, личный посланец адмирала, которому отдали в услужении их всех с кораблём в придачу, словно школяр стоит и переминается с ноги на ногу перед хрупкой девушкой.
Томе и на это было наплевать. Уже собиралась ответить, как умела, но выручил Бахадур. Мягко схватил её за локоток, повернул к себе.
— Он не виноват, Тамара, — начал объяснять. — Я — дурак. Проспал. Не заметил.
— Да? — Тома пристально смотрела на алжирца, подозревая обычную мужскую солидарность в его признании вины.
— Клянусь! — выражение голубых глаз Бахадура сейчас могло служить аллегорией самого правдивого взгляда в истории человечества.
— Хорошо, — смилостивилась царица. — Ранили?
— Нет! — вступил я. — По голове дали деревяшкой. Сотрясение мозга!
Тут неожиданно Тамара схватила Бахадура пальцами за обе щеки, растянула их, как меха гармошки.
— Ух! Негодник! Напугал!
Потом обняла его. Бахадур, борясь с выступившими слёзами, нежно гладил Тому по спине.
«Никуда он уже от нас не денется! — с улыбкой думал я, наблюдая за ними. — Был бы я один, еще ладно. Может, и задумался бы. Вернулся на родину, завел семью, остепенился. Но Тамару он не бросит никогда! Его никто так не любил, как она его. Никто не трогал его сердца так, как она! Что — не удивительно! Эта фифа кого хочешь вмиг возьмёт в оборот!»
Наконец, Тамара отлепилась от Бахадура. Подошла ко мне, протянула бутылочку.
— Пей!
Я выпил.
— Ты одна? — спросил, возвращая пустую посуду.
— Кум со мной, Сальти, — ответила Тома, беря нас с Бахадуром под руки.
Двинулись к даче.
— Егор? И где он? — удивился я.
Тома неожиданно вспыхнула.
— Сказал, что хочет осмотреть окрестности. Через два часа подойдёт!
Я рассмеялся. Бахадур потребовал объяснений. Я перевёл.
— Вот! — указал алжирец. — Правильный мужчина. Всё понимает! И я как раз посплю.
— Ну, раз получили такой карт-бланш, — я наклонился к Томе, — времени терять не будем! Ты, надеюсь, постель приготовила?
— Похабник! — Тамара вспыхнула еще раз. Выдохнула. — Конечно!
[1] Подлинная история
[2] Девиз адмирала М. П. Лазарева
Глава 3
Вася. 31 мая 1838 года.
Бригу «Фемистокол» повезло больше, чем тендеру «Луч». Впрочем, как посмотреть. Оба капитана были типами упертыми и боролись за выживание своих кораблей до последней минуты. В ночной темени оба не заметили, как разгулявшимися волнами суда отнесло к югу, за пределы зоны действия лагерной артиллерии. В итоге, бриг сдрейфовал к левому берегу Туапсе, находившемуся под контролем черкесов, а тендер снесло еще дальше метров на двести-триста, к подножью горы, господствующей над местностью. Именно на эту возвышенность Раевский хотел отправить свои батальоны, чтобы помочь морякам. Но помешала вздувшаяся река. Об этом не знали ни Метлин, ни капитан посыльного судна Панфилов[1].