Чемпионы Черноморского флота
Шрифт:
— Хорошо.
Вынесла форму. Помогла переодеться.
— Пойти с тобой? — спросил Бахадур.
— Нет. Не нужно, — ответил я безразличным тоном, цепляя эполеты.
Дошел до коменданта. Как только доложился, комендант, кашлянув, сообщил, что я по приказу из Петербурга, впредь, до выяснения обстоятельств, должен быть посажен под домашний арест. Удивился, когда я совсем не отреагировал на это грозное известие. А к чему стенать? Ожидаемо. Еще Головин предупредил.
— Хорошо. Понятно, — только плечами пожал. — Сопроводите? Охрана?
— Ну, какая там охрана! — ответил комендант. —
— Даю слово.
— Этого достаточно.
Вернулся. Тамара и Бахадур были напуганы. Я их успокоил. Они сделали вид, что успокоились. Я завалился спать.
Последующую неделю я молчал. Спал отдельно от Тамары, в другой комнате. Что-то ел. Как полагается, много пил. Тамара пыталась поначалу меня как-то растолкать. Потом оставила эти пустые попытки. Бахадур также приставал. Но и его я не слушал. До поры.
Однажды вечером Бахадур приоткрыл дверь в комнату, где я обнимался с кувшином кахетинского. Подошёл ко мне. Смотрел гневно.
— Тамара плачет! — указал он мне на дверь в спальню.
— Что поделаешь, — ответил я. — Бывают такие дни. Не все же время веселиться?
В следующую секунду я оказался на полу, расколотив кувшин. Получил удар такой силы по уху, каких прежде ни в одной из жизней не получал. Было за что. Бахадур мог бы мне простить все на свете, за исключением единственного. Он никогда не смог бы простить мне слёз Тамары. Я не успел что-либо предпринять. Алжирец уже крепко схватил меня за шкирку обеим руками, наклонился надо мной и… начал говорить. Да, да! Говорить. Не жестикулировать. Говорить! Понятно, что слов не было слышно и не могло быть слышно. Но та ярость, которая охватила Бахадура, с лихвой компенсировала все остальное. Я все понимал, что мне сейчас говорил мой друг, с легкостью разбирая его страшный наждачный клекот.
— Я и тебя убью за Тамару! — кричал Бахадур. — Хватит ныть! Хватит себя жалеть. Сделанного не воротишь. Парней не воротишь. Коня не воротишь. Кто виноват в этом?
— Белл, — ответил я.
— Ты убил его?
— Нет.
— Почему?!
— Он сбежал в Лондон.
— Значит, мы поедем в Лондон, разыщем его там и убьём! Ты понял?
— Да!
— Хорошо! — Бахадур дернул меня за шкирман. Поставил на ноги. Стряхнул с рубахи капли вина. — А теперь иди к Тамаре! Еще раз позволишь себе так с ней вести, еще раз увижу её слёзы — убью!
Я кивнул. Пошёл в спальню. Тамара не спала. Лежала на спине с открытыми глазами. Я лег ей под бочок, обнял. Долго так лежали.
— Прости меня! — произнёс я тихо.
Тамара повернулась ко мне, крепко обняла.
— Ничего! Я все понимаю.
— Я люблю тебя!
— И я люблю тебя!
Помолчали.
— Сильно получил? — спросила Тамара.
— Заслужил. — ответил я.
— Может, разденешься? Мокро.
— Сейчас, любимая. Нужно одно письмо обязательно написать.
— Хорошо. Я подожду.
Я вышел в соседнюю комнату. Бахадур ждал. С улыбкой кивнул мне. Сел рядом со мной за стол. Пока я писал, наблюдал за мной, все больше расплываясь в улыбке. Видел, что я вернулся.
Писал Фонтону.
"Феликс Петрович! У меня появились дополнительные мотивы
Ваш Коста Варвакис."
Закончил. Запечатал. Бахадур протянул руку.
— Вечер же?! Куда?! — удивился я.
— Отдам солдату, что тебя охраняет. Все равно ни хрена не делает. Пусть пробежится! — объяснил пират.
— Ну хорошо!
Только передал письмо, как внизу раздался шум. Явно стал слышен громкий стук нескольких пар сапог. Кто-то поднимался по лестнице. Мы застыли. Смотрели на дверь. Из спальни выбежала взволнованная Тамара. Дверь открылась. Какой-то важный чин в сопровождении двух солдат, увешанный флигель-адъютантскими аксельбантами. Катенин! Палач Дадиани!
— Поручик Варваци. Приказом императора вы арестованы! Попрошу последовать за нами. Только приведите себя в приличный вид.
Я оглянулся на Бахадура и Тамару. Поразился. Они были спокойны. Более того, Тамара сделал шаг вперед, обратилась к флигель-адъютанту.
— Дадите нам одну минутку? — спросила.
— Но только одну! — кивнул офицер.
Тамара метнулась в спальню. Выбежала оттуда через мгновение с бутылочкой. Протянула.
— Пей!
Я удивился. Совсем забыл про наш счастливый обычай. Взял бутылочку в руки.
— А почему ты мне в первый день не дала её?
— Потому что ты только сейчас вернулся ко мне!
И я в первый раз за последние три недели улыбнулся.
— А это? — кивнул на ожидавших меня стражников.
— Это — ничего. Я чувствую! — ответила моя блестящая жена.
Я выпил. Надел на бурую от вина рубаху позабытый мундир. Повернулся к флигель-адъютанту.
— Я готов! — сказал, продолжая улыбаться.
… Улыбался и всю дорогу до Метехского замка. Улыбался, когда вели по мрачным коридорам. Улыбался, когда с лязгом закрылась тяжелая дверь моей камеры.
[1] Эндирей — мирный аул, в котором жили персонажи Лермонтовской повести — Бэла и Азамат.
[2] Для карательных экспедиций против горцев русские собирали так называемые «отряды», сборную солянку из разных полков под командованием одного из генералов. Часто такие отряды назывались по имени командира (отряд Фези) или местности, в которой предстояло действовать (Чеченский отряд).
[3] Сражение у села Энхели 6–7 августа 1838 г., действительно, было выиграно русскими, и имам отступил. Жители аулов выразили покорность и подписали присяжные листы. Толку из этого вышло немного. Вопрос покорения Дагестана так и не был решен. Восходившая звезда Шамиля набирала силу. Казалось, имам мог каждое свое поражение обернуть в свою пользу.