Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
Прикуриваю, ладонью прикрывая блеющее от ветерка пламя зажигалки, а из-под бровей слежу за неподвижным Святом, уставившимся в самый темный угол двора, как на беду, заросшего бурьяном и колючим одичавшим от свободы когда-то вечнозеленым декоративным кустарником:
«Что там? Кто там? Свой-чужой? Зверь, призрак, случайно оказавшийся здесь чему-то нехорошему полуночный свидетель?».
— Святослав? — заранее предупреждаю о себе, неторопливо подхожу к нему, не спуская глаз с затылка, спины и расправленных плечей высокого и чересчур сухого
— Добрый вечер, — опустив и повернув голову, через подмышку отвечает.
— Все нормально? Что-то случилось?
— Все хорошо, — возвращается в исходное, настороженное положение. — А Вы…
— Не спится, брат. Решил прогуляться, а тут ты. Как дела?
— Нормально.
Один ответ на любой вопрос — как будто нет проблем и все действительно в порядке!
— Свят?
— Тшш, — приставив палец к носу, негласно отдает приказ молчать, сохраняя акустическую немоту и соблюдая надоевшую субординацию, которую я по странному стечению обстоятельств на дух переношу. — Тшш, тшш…
«Пошикай на меня еще, козел!» — дергаю губами, но вынужденно затыкаюсь. У него повадки и инстинкты затаившегося зверя, но, увы, не современного человека, привыкшего к благам и чтящего цивилизованный этикет. Комок нервов, сплетение вен, артерий и гибких сухожилий, а не теплая податливая плоть и подвижная в силу возраста ярко-красная кровь, бурлящая и заставляющая дурака валять и радоваться жизни.
— Свят?
— Там! — взмахом густых ресниц указывает предполагаемое направление. — Двенадцать часов.
Армейский циферблат, позиционирование в пространстве, размеченная координатная сетка и… Безумный, озабоченный чужим присутствием взгляд.
— Где?
— Двенадцать часов, — мягко, стараясь оставаться незамеченным, сохраняя камуфляж и не выдавая своего присутствия противнику, присаживается, уперевшись пальцами в траву.
В точности все повторяю и располагаюсь рядом с ним.
Испорченная жизнь, искалеченная судьба, навсегда утраченное спокойствие и первоочередная готовность отбыть в обозначенный на карте вражеский квадрат, походные условия и чуткий сон в казарме, а если вдруг — на марше, то и на земляном полу, в какой-нибудь канаве, обезопасив тело небольшой глубиной от разлетающейся во все стороны шрапнели.
— Там никого нет, — вглядываюсь в те пресловутые «двенадцать часов». — Я ни хрена не вижу.
— Я знаю.
Вот удод!
— То есть? — мгновенно распрямляюсь, стряхиваю успевшие онеметь от вынужденного неудобного положения нижние конечности и зажимаю пальцами недокуренную сигарету, сильно обжигаюсь и с остервенением шиплю. — У тебя фляга свистит?
— Иногда. Но она приходит каждую ночь, Сергей.
Сердечно благодарю за откровенность, но:
— Она?
Только этого нам не хватало!
— Там…
Чтоб ты, сука, сдохла! Чертова шалава!
— Это же…
— Лиса, — издевательским смешком подтверждает опустивший в расслаблении плечи Свят. — Мелкая чертовка!
— Ты
— У нее щенки.
Это еще откуда известно? Он ей сиськи, что ли, мял?
— Что прикажешь делать? — подпрыгиваю на ровном месте. — Я в ее тягостном положении не виноват. Не хрен было бегать по лесам, хвостом мести, предлагая желающим мохнатую пизд…
— Сергей Максимович! — он мне тут мораль, по-видимому, решил в мозги внедрить.
Его там, сука, не добили! Так я его добью, вот этими руками придушу:
— Вставай, придурок. Какого черта ты творишь?
— Не спится, — мотает головой, словно от наваждения избавляется.
Понимаю! Сам такой. Видимо, все стабильно и неизменно и, как водится:
«Здесь что-то с совестью и с этим ни черта уже не сделать! Ничто не вечно под луной, а покой… Покой нам только снится».
— Черт с тобой! Идем в дом, выпьем кофе, покалякаем о том о сём.
— Нет, — оттолкнувшись от земли, резко поднимается и принимает ту же сосредоточенную позу, что и несколькими минутами ранее.
— Теперь, по-видимому, должен на свидание с тобой и с этой тварью серый подгрести? У них тут рандеву? По времени? Щенки — метисы? Сколько штук? Хмырь перечисляет рыжей даме алименты? — хмыкаю, язвлю, пытаюсь разрядить по-прежнему чем-то накаленную обстановку.
— Скажите, пожалуйста, а когда… — вдруг осекается и отворачивает рыло с перекатывающимися желваками от меня. — Когда… Вы понимаете, о чем я говорю?
Прячется, не желает демонстрировать заинтересованность, не спешит показывать очевидное нетерпение? Изображает хладнокровие, играет гада? Подсоблю или в секрете еще немного отсижусь?
— Что «когда»?
Когда, по-видимому, он увидит сына, когда нас почтут своим присутствием Красовы и привезут мальчишку?
— Юля уже в курсе про то, что… — определенно слышу вопросительную интонацию и небольшой нажим на это «что».
— Да, конечно, — не мучая молчанием, быстро отвечаю.
Истинная правда! Отдельный разговор, конечно. Но этот воин никогда не узнает о том, как жестко я единожды поговорил с Юлой. Я не принуждал и не насиловал собственного ребенка, а всего лишь поставил перед фактом, сухо сообщив о том, что:
«Он пока живет у нас. Смирись, малая, не сверкай глазами и не грози отцу, сжимая пальцы в тощие кулаки, сломаешь ногти и проткнешь ладони — зеленкой или йодом не замажешь. Придется шить, а это шрамы. Муж перестанет обезображенную любить! Куда пойдешь? Наверное, к Святу?».
«Дитя» взвилось, словно воздушный змей, подхваченный порывом взявшегося из ниоткуда ветра. Но криков, причитаний и тому подобной женской чуши не было, зато я познакомился с молчаливым зрительным упреком, отстраненностью, скованностью в движениях и поиском одобрения в глазах мужчины, который воспитывает названого сынишку, с чьим родным отцом я каждую ночь в дозор по обстоятельствам хожу. Обворожительная чудная семейка…