Черепаший вальс
Шрифт:
— Нет, я вся потная, я бегала и…
Жозефина не могла опомниться: Лука, самый равнодушный мужчина в мире, бегает за ней! У нее подгибались ноги. Она не привыкла внушать страсть. Не знала, как себя вести. С одной стороны, она была ему благодарна за то, что почувствовала себя желанной, значительной. С другой, смотрела на него и думала, что красоты в нем не больше, чем в чурбане. Они зашли в бар у озера. Лука взял два кофе, поставил перед ней. Она сжала колени, убрала ноги под стул и внутренне собралась.
— У вас все в порядке, Жозефина?
— Да,
Она не умела держать мужчин на расстоянии. Не привыкла. Пусть лучше говорит он.
— Жозефина, я был к вам несправедлив.
Она махнула рукой — не берите в голову, я не сержусь.
— Я вел себя некрасиво.
Она смотрела на него и думала, что многие ведут себя некрасиво с теми, кто их любит. В этом он не одинок.
— Давайте забудем все это…
Его взгляд был открытым и искренним.
— Дело в том… — пролепетала она.
Она не знала, что сказать. Дело в том, что слишком поздно, что все кончилось, что с тех пор появился другой…
— У меня мало опыта в любовных делах. Я все-таки немного клуша…
И тихо добавила:
— Впрочем, это вы и так знаете…
— Мне вас не хватает, Жозефина. Я привык к вам, к вашему обществу, к вашему деликатному вниманию и самоотверженности…
— О! — удивленно воскликнула она.
Почему он раньше не говорил этих слов? Когда еще не было поздно. Когда она так надеялась их услышать. Она растерянно смотрела на него, и он уловил сожаление в ее взгляде.
— Вы больше ничего ко мне не чувствуете? Так?
— Просто я слишком долго ждала какого-нибудь знака, что вы… По-моему, я…
— Вы устали ждать?
— Да, некоторым образом…
— Только не говорите, что уже поздно! — обрадовался он. — Я готов на все… лишь бы вы меня простили!
Жозефина мучительно пыталась найти хоть каплю любви, нащупать хоть тоненькую ниточку, которую можно дернуть, распушить, разукрасить, превратить в пышный помпон. Она не отрываясь смотрела в глаза Луки и искала, искала… Не могло же все так просто взять и исчезнуть? Нужно нырнуть поглубже, поймать эту ниточку во взгляде, на губах, на плече, куда я так любила класть голову, когда мы ночевали вместе, я чувствовала его руку, удерживающую меня, и меня это умиляло, я закрывала глаза, чтобы сохранить в себе этот образ. Она ныряла еще и еще, высматривая конец этой ниточки… Не нашла и, задыхаясь, выплыла на поверхность.
— Вы правы, Жозефина. Я не случайно живу один как перст, в мои-то годы. Я никогда не мог никого удержать… У вас по крайней мере есть дочери…
Жозефина снова подумала о Зоэ. Я сделаю как Лука. Вывернусь перед ней наизнанку, попрошу — поговори со мной, я не умею выразить мою любовь, но я люблю тебя так, что если ты утром меня не поцелуешь, я весь день не могу дышать, не помню, как меня зовут, еда кажется мне безвкусной, работа — бессмысленной, а все вокруг — бесцветным…
— Но у вас есть брат… Вы ему нужны…
Он посмотрел на нее так, словно не понимал, о ком
— Витторио!
— Да, Витторио… Вы его брат, вы единственный, к кому он может обратиться в трудную минуту!
— Забудьте Витторио!
— Лука, я не могу забыть Витторио. Он всегда стоял между нами.
— А я вам говорю, забудьте о нем!
Его голос стал властным и гневным. Она даже отпрянула, пораженная такой переменой.
— Но он был связан с нами, с нашей историей. Я не могу его забыть. Я переживала за него, потому что я вас…
— Вы меня любили… Так, Жозефина? Когда-то. Давно…
Она смущенно потупилась. Какая же это любовь, если она так быстро улетучилась…
— Жозефина… пожалуйста…
Она отвернулась. Не надо ее умолять. Это невыносимо…
Помолчали. Он вертел в руках пакетик сахара, разминал его в длинных пальцах, скручивал, разглаживал.
— Вы правы, Жозефина. Я обуза. Я как булыжник. Всех тащу на дно.
— Нет, Лука. Это не так.
— Именно так.
Их кофе остыл. Жозефина поморщилась.
— Хотите, возьму новый? Или еще что-нибудь? Апельсиновый сок? Стакан воды?
Она жестом остановила его. Довольно, Лука, довольно, умоляла она про себя. Я не хочу видеть, как вы унижаетесь и заискиваете.
Он повернулся к озеру. Заметил отряхивающуюся собаку, улыбнулся.
— В тот день все и началось… Верно? Когда я вас не выслушал…
Она не ответила и тоже стала смотреть на собаку. Хозяин бросил мячик в озеро, и пес ринулся за ним. Хозяин ждал, гордый своим искусством дрессировщика, гордый, что стоит ему щелкнуть пальцами, и животное исполнит приказ. Он огляделся, ища в глазах окружающих признания его власти.
— Знаете, что мы сделаем, Жозефина?
Он выпрямился с решительным видом.
— Я оставлю вам ключ от своей квартиры и…
— Нет! — вскричала Жозефина, ужаснувшись ответственности, которую он собирался на нее взвалить.
— Я оставлю вам ключ от своей квартиры, и, когда вы простите мое равнодушие и хамство, вы придете, и я буду ждать вас…
— Лука, не надо…
— Нет, надо. Я никогда так не делал. Это доказательство моей… эээ…
Жозефина ждала слова, которое чуть не вырвалось у него… Он его не произнес.
— Это доказательство моей привязанности…
Он встал, нашарил в кармане ключ, положил его рядом с остывшим кофе. Поцеловал Жозефину в волосы и сказал:
— До свидания, Жозефина.
Она смотрела ему вслед. Взяла ключ. Он был еще теплым. Сжала его в ладони — ненужное доказательство умершей любви.
Зоэ разговаривать не захотела.
Жозефина дождалась, когда дочь вернется из школы. Сказала ей: «Детка, нам нужно объясниться. Я готова выслушать все. Если ты что-то сделала не так и раскаиваешься или стыдишься, скажи мне, я не рассержусь, потому что люблю тебя больше всего на свете».