Через двадцать лет
Шрифт:
– Я – это я, - улыбнулся мужчина, как всегда делал на дурацкое начало, - вы что-нибудь хотели?
Копания в рюкзачках набрали скорость, и стало ясно, что просто так не отпустят.
– Нашла? Чего ты возишься?
– Ага, вот они! – одна из девушек вытащила, наконец, книжку и айфон.
– Вы – действительно мистер Дженнингс, правда? А я – Эшли.
– Я – Сара, мы сёстры.
– Нам очень нравятся ваши фильмы, всей семьёй смотрим: мама, папа, бабушка Роуз!
–
– Вы летите со съёмок?
– Ой, а «Скованные льдом» выйдут скоро? Друзья извелись от ожидания!
– Ваши промо-снимки – супер!
– Скажите, а сольник будет когда-нибудь?
Две скорострельные девицы трещали и трещали, по очереди щёлкая айфоном и улыбаясь. Абрахам, давно привыкший мыслить и отвечать в режиме пулемёта, тоже навесил на лицо улыбку, приобнимая красавиц и едва успевая что-то говорить. Да, ему очень приятно, что фильмы популярны, да, летит со съёмок. Дата релиза пока неизвестна, снимки хороши, а сольник в ближайшем будущем не планируется, зато для саундтрека «Скованных льдом» он записал пару песен на норвежском и…
– А правда, что вы сыграете в новой версии «Дракулы»?
– Что? – от неожиданности буквально воскликнул Эйб, выходя из состояния привычного рабочего транса. Девицы, протягивая два снимка разных лет, счастливо моргнули и повторили вопрос.
– Нет, ничего такого не задумано. Я вообще не собираюсь играть в фильмах про вампиров, это всё – журналистские байки.
– Жалко, вы были бы классным Ван Хелсингом, при оружии и всяких колышках…, - вздохнули сёстры и, увидев на возвращённых снимках свои имена, только теперь спохватились, - ой, так это же не нам! Мы забыли сказать, да? Мы получали ваши автографы по почте год назад. А теперь фотки нужны для бабушки Роуз, она знает больше всего фильмов с вами, вот чуть ли не с детства их смотрит. А живёт, бедняжка, отдельно – зато подарку обрадуется…
Абрахам, стараясь не измениться в лице, снова взялся за ручку. «С детства смотрит»? Чёрт возьми, сколько ему лет, по их мнению? Сто двадцать?! Сёстры, тем временем, проследили, как под «Саре и Эшли» было приписано «…и милой Роуз». Включая максимум обаяния и галантности, актёр вернул фотографии и ручку девушкам, пожелал приятного полёта и ускользнул прежде, чем его загрузили ещё какими-нибудь семейными подробностями. Только отойдя шагов на двести, которые специально сосчитал, Абрахам позволил себе занять ближайшее свободное кресло и устало снять с воротника очки от солнца. Два отражения в выпуклых тёмных линзах выглядели знакомо и мило, максимум – на законные пятьдесят два, но никак не на сто двадцать. Или он льстит себе? Или Соня права, и каждый мужчина-лицедей хоть раз в жизни ощущает себя гусыней-паникёршей? Эйб, не боящийся после трансвеститов, хиппи, полицейских, маньяков и одного норвежского короля любых пернатых, подумал, что от нелепых ситуаций с поклонниками, актёры не застрахованы. Пятьдесят два и бабушка-киноман – ещё не предел, верно?
Сменив, наконец-то, очки, он откинулся на спинку кресла и тут обнаружил, что купленная минералка осталась в кафе возле кассы…
* * *
Соня, встреченная на курсах, была на год старше будущего мужа, но по характеру скорее могла считаться младшей сестрёнкой. Весёлая, пышноволосая и чрезвычайно популярная у сверстников, она уже неофициально являлась звездой и притягивала всеобщее внимание. Абрахам понял, что они предназначены друг другу, до того, как осознал, насколько по-киношному звучит эта фраза, насколько сильны соперники за внимание девушки и насколько судьбоносно сходство двух фамилий. Эйб Дженнингс и Соня Дженкинс… Брак получился не менее киношным и судьбоносным – двое красивых талантливых людей,
Родители воспитанием наследников занимались по очереди, но всегда добросовестно, жертвуя выгодными предложениями ролей во имя близких. Это было одним из принципов, сформировавшихся негласно и без предварительных договорённостей. Вторым принципом было никогда не играть вместе, как бы ни хотелось – обожавшие друг друга в реальности, Абрахам и Соня не хотели переносить чувство на экран или сцену ради демонстрации. Они всегда доверяли друг другу и в Голливуде, где браки не выдерживают проверки временем, слыли образцовой парой. Благодаря доверию семья неизменно пребывала в состоянии нормальности – хотя актёру и казалось много лет спустя, что где-то он прокололся: однажды Стэн решительно заявил, что пойдёт учиться на программиста, и с искусством ни за какие сокровища не свяжется.
– В семье должен быть кто-то нормальный, - объяснил свою позицию парень, - раз уж с Рэйчел – без шансов, я сам попробую, ладно?
– Ах так? Я, между прочим, тоже нормальная, это ты у нас не одарённый! – возмутилась младшая дочь, шлёпая братца свёрнутыми в трубку нотами. Любовь к музыке и гастролям Рэйчел унаследовала от отца и уже несколько лет играла на флейте в молодёжном оркестре, летая по стране и намереваясь позднее перейти во взрослый симфонический.
Звёздная чета разняла детей и позволила им заниматься тем, чего душа желает. В немалой степени это одобрил и друг семьи – настроенный во всех отношениях творчески Александр. Жизнь свела актёра и режиссёра ещё в пору молодости: оба учились и только готовились заявить миру о себе. Алекс тогда мало напоминал звезду тяжёлого рока – он носил по-английски рыжую шевелюру, дешёвые рубашки и совершенно не умел включать Тот Самый Прищур, на который позднее западут журналистки.
Творческая почва моментально сдружила и позволила расширить взаимный кругозор: Эйб научил будущего постановщика играть на пианино, рассказывая, как в детстве подбирал мелодии на слух. Алекс делился впечатлениями о театре и предлагаемых этюдах. Именно он заявил, что Абрахаму стоило бы сыграть не охотника на вампиров и никак не Линкольна, а солдата времён Гражданской войны.
– Почему та эпоха, из всех возможных? – удивился актёр, вспоминая уроки истории. Алекс пожал плечами.
– Не знаю. Просто кажется, ты бы здорово смотрелся где-нибудь в Атланте или Виргинии, замурзанный и с мушкетом в руках. Или мог бы сыграть Лонгстрита[47] – у вас с ним лбы одинаковые.
Гипотеза польстила Абрахаму, и в одном из интервью позднее он скажет, что лучший комплимент – сравнение актёрского лба с генеральским, даром, что Гражданскую войну за годы карьеры играть так и не довелось. Зато Алекс вошёл в узкий круг друзей, общавшихся с мужчиной напрямую, а не через агента. Впрочем, Рэндалл без работы тоже не оставался, постарев, слегка облысев и приобретя ещё больше сходства с библиотекарем. Лос-Анджелес сменял Бостон, тот – Эйвери-маунтин и Европу на выездных съёмках… Кино, театр, телевидение, озвучка – проекты пестрели, взращивая армию поклонников. Соня от мужа не отставала, хотя в последние годы и появлялась на экранах реже, выбирая роли, от которых другие иногда отказывались. Дома, в Лос-Анджелесе, размещалась коллекция семейных статуэток, пополняемая год от года. Росли дети, прилетавшие в гости к родителям и принимавшие их у себя... Новые образы приходили и уходили, но одно Абрахам знал абсолютно точно – он всегда и на любых условиях готов работать с Алексом. Именно с ним. То ли дело было в многолетней дружбе, то ли в сформировавшемся профессиональном чутье одного и уровне игры другого – Эйб не анализировал, но, когда творческие пути позволяли счастливо пересечься, чувствовал себя в постановках друга удивительно комфортно.