Через двадцать лет
Шрифт:
Впрочем, ещё до читки тоже случилось несколько событий – как приятных, так и не очень…
…Разговор с матерью сопровождался рядом неловких пауз и шумов в телефоне – подумав недолго, девушка предпочла из двух зол меньшее. В данном случае меньшим являлся звонок, а не сообщение или бесчувственно электронное письмо. Чёрт возьми, ведь прекрасно понятно, кем Джимми и Луиза были друг другу, понятно, сколько лет их истории и сколько изначально имелось шансов найти человека в огромном городе… Человека с неизмеримым значением для двоих. Отгоняя подальше эти мысли, Эрика держала возле уха нагревшийся телефон и считала
– Верхнее кладбище, где-то в северной части города, ближе к горам.
Пауза.
– Уже была?
– Побываю… на днях. Сама-то сможешь прилететь?
Пауза. Телефон трещал, дыхание нагревало его. На кратчайший миг стало стыдно за желание вмешаться в семейное прошлое и вообще хоть что-то знать.
– Да, - голос Луизы по ту сторону был уверен – невидимая мембрана лопнула, - я прилечу. На день, скорее всего, дольше не получится.
Младшая Рубинштейн перевела дух.
– Спасибо, ма. И знаешь…
– Эрика, не надо, - Луиза остановила дочь и вертевшиеся у той на языке извинения, - не стоит, правда. Для нас обеих он много значил – к сожалению, я поняла это поздно. И я, а не ты должна извиняться.
– Мам, тогда уж обеим и не надо, - вмешалась девушка, - потому что я вроде как отняла у тебя надежду… на когда-нибудь. И я не знаю, что теперь сказать…
К вине тут же примешалась глупость – годы-то прошли, что подразумевалось под «когда-нибудь»? Была бы встреча радостной двадцать пять лет спустя?
– Давай лучше поговорим о твоей пьесе? – переходя от плохой новости к хорошей, предложила Луиза.
– Что за постановка? Где? Можно поздравить с успехом повторно?
– Поздравить? – Эрика накрутила прядь волос на палец.
– Тебе всегда можно, не сомневайся, но вот о постановке я, наверное, пока не буду распространяться.
– Почему? Театральные суеверия?
– Что-то в этом роде, - припоминая листы-самолётики и ответы-отказы в электронном ящике, девушка взяла телефон в другую руку, - обещаю, тебе понравится в итоге – считай это маленьким спойлером. И кто, и где. И как. А об остальном скажу только, что всё висело на волоске, но вышло неожиданно и забавно. И нет, Ньюман пока не в курсе, можешь не обвинять меня в пристрастности.
За самолётиками добавились мысли о нервных клетках, убитых в работе над пьесой и пересылке её всяким незаинтересованным лицам… Луиза где-то на другом конце провода тихо рассмеялась – конечно, ей хотелось услышать больше, но и сказанное было уже грандиозным.
– Ладно, я не настаиваю. Твоё право.
– Спасибо.
– Ответь, по крайней мере, там всё серьёзно и без обмана?
В голосе женщины дрогнула нотка законного беспокойства. Странный разговор выходил – горько-сладкий и непривычный для матери с дочерью. Нелёгкий. Эрика хотела бы рассказать и объяснить в деталях, но хрупкость того самого мифического
– Там серьёзно, - кивнула младшая Рубинштейн, - и там – моё большое начало…
* * *
Абрахам Дженнингс, который собственным принципам едва не изменил впервые в жизни, узнав, что новый, после съёмок, проект тоже в некотором роде исторический, встретился с Алексом на другой день, ближе к вечеру.
Отоспавшись и разобрав чемодан, актёр перезвонил Рэндаллу, справляясь о предложениях и письмах. Не то чтобы сразу тянуло прыгать из фильма в фильм, но традиция была нерушима. Пересмотрел записи с выступлений оркестра дочери, залил в компьютер фото с семьёй сына. Пролистал публикации о фильме Сони в Мексике и рассортировал по полезности накопившиеся газеты, с душевной теплотой оценивая налёт пыли, которую домработница вытирала не везде и точно не всегда. Ругаясь, вытер сам. Что бы там ни подразумевал Алекс под «лордом Батлером» и «началом двадцатого века», сперва следовало прочитать пьесу. А пьесы надо читать только в чистой квартире.
Конечно, опять на ум пришёл график возможных перелётов с озвучки на репетиции, стоило подумать о театре. Вчерашние соблазны на следующий день всегда ставятся под сомнения. Однако Алекс, появившийся на пороге со шлемом, текстом и бутылкой виски, заявил, что вопросы нуждаются в скорейшем обсуждении, постпродакшн фильма – в чествовании и вообще, не всё столь страшно. Потому что идеальный вариант – он один, и он – исключительно Эйб. При этом друг и режиссёр буквально сиял в вечерних сумерках, и Абрахам, оценив на глаз весомость бутылочного «аргумента», взялся за чтение.
Особо напиваться не пришлось – примерно через те же волшебные пять страниц хозяин квартиры понял, что добровольно попался на крючок. Сыграли роль как давно знакомые отеческие чувства, так и тоска по вкусной обстановке в лучших традициях английской классики.
– Рассчитывай на меня, Алекс, - кивнул Абрахам, смакуя и виски, и примеряемый в голове образ…
* * *
Мелли, чьи кулинарные навыки оказались не ничтожны, согласно заявлению, потихоньку преуспевала в рецептах и новом увлечении театром. Эрика понимала, что подруге, на правах человека, первым услышавшего судьбоносный звонок, охота следить за развитием событий – возражений она не имела. Правда, на всякий случай, попросила массажистку не информировать пока никого о новоиспечённом драматурге – суеверия, если и были, распространялись на всех. Даже на Виктора, которому сообщили минимум.
На работе и в дамском клубе изменений не происходило, переписка с Локвудом велась своевременно, хотя Эрика и опасалась, что кто-нибудь на летучке может испортить Эдгару настроение, а тот, в свою очередь, отыграется на кулинаре и потребует возвращения. Насовсем. К счастью, то ли команда редакции сидела тихо, то ли шеф направлял недовольство в любое другое русло – если таковое имелось. По крайней мере, проверявшаяся почта претензий не выдавала. Мисс Рубинштейн с довольной улыбкой разведчика-триумфатора представляла, как у всех вытянутся лица, едва она официально озвучит новости о постановке. Одним триумфом, конечно, не обойдётся – надо будет выстоять коллективное любопытство и другие проявления эмоций. Но это не беда…