Через вселенную

Рэвис Бет

— Тебя как зовут? — раздраженно перебиваю я.

— Лют, — отвечает он тихим, скрипучим голосом.

— Так кончай на меня пялиться, Лют, — скрещиваю я руки на груди. Лют ухмыляется шире и не отводит взгляд.

— Так откуда ты взялась? — спрашивает женщина рядом с Харли.

У меня вырывается вздох. Какой смысл требовать, чтобы Лют перестал смотреть на меня? Все равно они все смотрят.

— С Земли, — отвечаю я. — Это было очень давно.

Некоторые глядят с недоверием — ну, ладно, большинство — но у некоторых в глазах загорается свет, и я понимаю: эти люди

часто вспоминают, что их небо — это крашеный металлический потолок.

— Расскажешь нам о ней? — просит Харли.

И я сажусь на предложенный им стул, не обращая внимания на то, как удирает девушка, сидевшая ближе всех. Что рассказать им о Земле? Как описать, что воздух пахнет по-другому, что почва кажется жирнее, что ты сам кажешься себе другим, потому что знаешь — в твоем распоряжении весь мир? Может, начать с гор, вечно укутанных облаками и снегом… они вообще знают, что это такое: «облако», «снег», «гора»? Или я могла бы рассказать о разных видах дождя: о проливном, из-за которого хочется остаться дома и посмотреть фильм или почитать книжку; о мороси, которая словно пронизывает кожу иголками; о теплом летнем ливне, от которого еще слаще делается первый поцелуй первой любви.

Они смотрят на меня, горя нетерпением услышать о планете, которую я зову домом.

Я начинаю с неба.

26

Старший

Проклятая девчонка сидит в Палате и рассказывает всем о Сол-Земле, — рычит Старейшина, — Мы же ее предупредили, что будет, если она будет создавать проблемы? Предупредили же?

— Спокойно, Старейшина, — увещевает Док. — Сезон вот-вот начнется. Он всех отвлечет, они и не вспомнят, что она там говорила.

Старейшина пинает ногой дверь ближайшей криокамеры. Я предусмотрительно отскакиваю назад — мало ли, что или кого он выберет следующим.

— Хорошо. — Старейшина останавливает горящий взгляд на мне. — Первая причина разлада?

Проверка домашнего задания? Самое время.

— Различия.

— Именно. Разлад потянется за ней, куда бы она ни пошла, как грязные следы по полу за ребенком. А вторая причина — отсутствие централизованного командования. Когда различия порождают разлад, парень, единственный способ сохранить контроль — быть лидером. Смотри и запоминай.

Он нажимает кнопку вай-кома.

— Общий вызов.

— Старейшина, что ты делаешь? — спрашиваю я, слыша в ухе знакомое «бип, бип-бип».

— Внимание всем жителям «Годспида». Очень важное объявление.

Внутри у меня все падает. Старейшина соединился с каждым вай-комом на корабле. И кажется, я знаю, что он собирается сказать. Мысли скачут. Он ни за что не расскажет всем про криоуровень, про замороженных, про то, откуда Эми на самом деле появилась. Он не скажет.

— Не надо, — говорю я.

Он пропускает мимо ушей.

— Некоторые из вас, особенно те, кто сегодня был в районе Больницы на уровне фермеров, должно быть, заметили на борту нечто необычное.

— Перестань, — бросаюсь я к Старейшине. Мне так надоела его ложь.

Док тянет меня назад, хватая длинными пальцами за руки. Пытаюсь стряхнуть

его руки, но он сильнее.

— Новый обитатель корабля — молодая девушка с ненормально бледной кожей и рыжими волосами. Она — результат научного эксперимента, направленного на развитие человеческого организма для приспособления к возможно неблагоприятной биосфере Центавра-Земли. Она не опасна, но умственно неполноценна и склонна ко лжи. Она мало приспособлена к логическому мышлению и труду, поэтому останется жить в Палате. Вступления с ней в контакт я от вас не требую и не ожидаю. Это — аномалия, и отношение к ней должно быть соответствующим.

Ладони непроизвольно сжимаются в кулаки. Аномалия, это она-то? Результат какого-то чертова научного эксперимента? Да, звучит правдоподобно — ученые на корабле вечно заняты тем, что выдумывают то одно, то другое, чтобы обеспечить нас защитой, какой бы ни оказалась биосфера Центавра-Земли. Ясное дело, Старейшина хочет сохранить в тайне происхождение Эми и отрезать ее от общения с остальными.

Когда Док разжимает пальцы, я просто трясусь от гнева. Но что это изменит? Старейшина уже закончил говорить. Отвернувшись от них, я иду назад, к лифту — назад, к Эми.

27

Эми

— Чего я не понимаю, — говорю я, — так это что вы все здесь делаете.

— В смысле? — спрашивает какой-то мужчина. На коленях он держит гитару — древнюю, еще акустическую реликвию.

— Харли сказал, что вы все сумасшедшие. Что это больница для помешанных.

— Да ничего мы не сумасшедшие, — говорит мужчина с гитарой. Акцент у него сильнее, чем у остальных — я едва понимаю.

— Нет, сумасшедшие. — Это та девушка, что сбежала от меня, когда я садилась. Харли сказал, что это Виктрия и что она пишет рассказы. В руке у нее книга, старинная на вид — не электронная, настоящая книга, переплетенная в кожу. Интересно, где она ее раздобыла. — Мы только из-за лекарств похожи на нормальных, — добавляет она.

— Ты, может, и сумасшедшая, — шутливо возражает гитарист, — лично я — нет.

— А вот и да, — вмешивается Харли. — И она. И я. Мы все.

— Не может быть, — упираюсь я.

— Говори за себя.

— Нет, правда! Вы нормальные. Вы не похожи на психов. Никто из вас.

Харли улыбается.

— Будем считать, что это комплимент. В конце концов… — начинает он, но вдруг замирает, наклонив голову влево и словно прислушиваясь.

— Что? — спрашиваю я.

— Шшш, — показывает мне Виктрия.

Оглядываю комнату. Все, наклонив головы, как будто внимательно что-то слушают.

— Общий вызов, — бормочет себе под нос гитарист. — Последний раз такое было, когда наш Старший умер.

— Шшш! — шикает Виктрия.

Мой взгляд перебегает от одного человека к другому. Все в палате для душевнобольных, все — и пациенты, и медсестры — внимательно слушают.

Это выглядит жутко: толпа людей замерла и сосредоточилась на чем-то, что мне недоступно. Все вокруг молчат и не шевелятся, а я вскакиваю и шагаю по полной людей комнате, дожидаясь, когда спадут чары, когда все вернутся в мой мир.