Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле
Шрифт:
Переводя, я вынужден был признать, что Спенсер, все-таки, крепкий мужик. Он справился с волнением. Он понял, что нужно говорить, чтобы покорить публику. И еще я был вынужден признать, что сделал он это без моей помощи. Мне не пришлось ничего добавлять от себя, настолько его тост соответствовал правилам грузинского застолья. А уж закончил он его и вовсе чистейшим туше!
— Я очень хотел посетить Грузию. И если до этой минуты это была мечта, то теперь для меня это стало делом чести. Потому что теперь я обязательно должен посетить Грузию! Я должен увидеть ту благословенную землю, которая являет миру таких прекрасных людей, как
Под одобрительные восклицания, под взгляды десятков глаз, во многих из которых уже блестели слезы, Спенсер справился и с рогом. Выпил все до последней капли, перевернул. Это была абсолютно заслуженная победа! И это я тоже признал.
Спенсера и меня тут же подхватили, усадили за стол. Шум уже стоял невообразимый. Но я все-таки успел попросить Георгия не наливать Спенсеру такими дозами. Георгий кивнул. Перед Спенсером поставили стакан.
— Вы блестяще справились! – я наклонился к Спенсеру.
— Не ожидали? – улыбнулся англичанин.
— Если честно – нет! – признался я.
— И переводили слово в слово, ничего не добавляя и не приукрашивая?
— В этом не было необходимости! Лучше и не скажешь!
Спенсер не мог скрыть своего восторга.
— Кстати, не думал, что так легко справлюсь с рогом и сейчас справляюсь с вином, – Спенсер сказал это, выпив уже второй стакан менее чем за минуту. – Очень легкое. Практически компот!
Я кивнул. Подумал, было, его предупредить, но решил, что раз тренировка, то пусть уже пройдет ее до конца и сам на своей шкуре испытает коварство такого вина. Действительно, кажется компотом. Пьешь легко и много. И совсем не понимаешь, почему в какой-то момент происходит неожиданный щелчок – и вот ты уже не можешь стоять на ногах, и уже вихри в голове, и язык уже подчиняется тебе с трудом. Как по мне, легкое вино – самый опасный напиток из всех, потому что от него не ожидаешь подвоха. Так что теперь моей заботой было еще и не пропустить этот щелчок у Спенсера. А то мало ли... В таком состоянии любой шаловливый, пусть и мимолетный женский взгляд мог призвать его на подвиги, из которых мы без потерь уже точно не выйдем. Горячая грузинская кровь не позволит...
За себя я был спокоен. Я весь целиком, с ног до головы, как непрошибаемой броней, был все еще защищен Маликой – ее запахом, моими чувствами, моей тоской.
Но Спенсер держался молодцом, поневоле вызывая во мне все большее и большее к нему уважение. Он охотно общался со всеми, проявлял радующее всех любопытство, спрашивая обо всем подряд. Буквально, как акын: что вижу, то пою!
Я переводил без остановок и пауз и уже порядком стал уставать. Но отмечал про себя некоторые факты, о которых не имел представления. Так, например, когда Спенсер выразил свое восхищение двориком и окружающими его каменными домами с балкончиками, нам сообщили, что построить каменный дом здесь было большой проблемой. Турки не любили этого, считая, что строится не дом, а крепость, брать которую при необходимости – потратить много сил и положить много людей. Другое дело – деревянный! Поджог его – и вся недолга!
На мое счастье, после перерыва вновь заиграли музыканты. Народ бросился плясать. Можно было передохнуть немного. Спенсер тут же обернулся и наблюдал за танцами, уже хлопал в такт со всеми. Моя помощь ему сейчас не требовалась. Подсел Георгий.
— А в Имерети заедете? – разговаривая, мы тоже не переставали
— На все воля Божья! – не стал я давать клятвенные заверения. – Но должны.
— Тогда вы обязаны заехать в Вани! Там живет мой старший брат, Вано Саралидзе. Легко запомнить: Вани – Вано.
Я кивнул.
— Скажешь, что от меня! Дальше можешь не беспокоиться!
Я поблагодарил Георгия. Мы вернулись к танцам. Выпитое немалое количество вина уже действовало и на меня. Я уже не только хлопал в такт. Мое тело, уже не слушаясь меня, реагировало на музыку и практически ходило ходуном. Очень хотелось вскочить, войти в общий круг, раскинуть руки, заорать, оскалив зубы, и броситься по кругу, как я делал это много и много раз на свадьбах и праздниках.
Георгий заметил мое нетерпение.
— Что сидишь? Давай, иди, потанцуй! Умеешь по-нашему? – уже на слабо брал.
Я хмыкнул, изобразив вселенского знатока.
— А «Шалахо» вы умеете? – мой рот раскрылся прежде, чем мозг успел его остановить.
Георгий уже выражал крайнее удивление незнакомому названию. Я костерил себя.
«Идиот! Какое «Шалахо»! Оно же еще не появилось. Насколько помню, первые ноты только в конце этого века появятся. Давай, выкручивайся теперь!»
— Шалахо?! – уже переспрашивал Георгий.
— Мы там у себя... Ну, такая смесь... Немного от грузин, немного от армян. И наша музыка. В общем... Вряд ли ваши музыканты...
— Э! – Георгий не дал договорить, был оскорблен в лучших чувствах. – Наши музыканты?! Наши музыканты все сыграют, что ты им покажешь!
Тут же бросился к музыкантам. Попросил прощения у людей за то, что прерывает танец, предложил еще раз выпить за дорогого гостя. Уговаривать никого не пришлось. Сбежались к Спенсеру.
Потом Георгий наклонился к музыкантам. Что-то говорил, все время указывая на меня. Было понятно, что он их изрядно подначивал, поскольку музыканты тут же выразили возмущение моим предположением об их неспособности воспроизвести мелодию. Георгий удовлетворился градусом их возмущения и их готовностью горы свернуть, но выполнить предстоящий заказ. Он выпрямился, ткнул в меня.
— Иди сюда!
«Что ж, прогрессор, — думал я, вставая, — иди теперь, нарушай пространственно-временной континуум! Вот армяне обидятся! Все-таки первородство большинство признает за ними».
...Я подошел, вежливо поздоровался. Музыканты были в таком нетерпении, что походя ответили на мое приветствие.
— Напой! – потребовал один из них.
У меня есть несомненный, но не очень выдающийся талант: я могу идеально свистеть. Пою – могу ошибиться, взять не ту ноту, а вот свищу почти безошибочно!
Я вздохнул. В наличие только барабан, две зурны. Нет привычного кларнета и кавказкой гармошки.
— Начинаем с барабана! – я настучал ритм, потом принялся насвистывать мелодию.
...И музыканты были, действительно, хороши, и задеты они были за живое так, что уже всего минут через пять моего урока, они лихо расправлялись с задачей.
«Неудивительно, – думал я. – В том смысле, что ритм точно такой же, как у лезгинки, да и общий строй мелодии им уже давно знаком!»
Георгий все это время стоял рядом в нетерпеливом ожидании. Наблюдал за мной, но, в основном, за музыкантами. Ждал от них знака готовности. Музыканты переглянулись, покачали друг другу головами, указывая на то, что все поняли и готовы. Потом барабанщик посмотрел на Георгия.