Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле
Шрифт:
«Эх, Коста, Коста – думал я, шагая между стражников. – Тигран же предупреждал, что тебя ищут. Говорил, будь осторожен. А ты? Напился, потанцевал и думал, что блистаешь в ослепительно-белом фраке. Ан, нет! В дерьме ты, Коста, в дерьме!»
Я не сомневался, что схватили меня за убийство Барыша с последующим над ним невыносимым для мусульман надругательством в виде отрезанного уха. И хотя я понимал, что об этом знал только Тигран, я ни секунды не сомневался: он меня не предал бы ни при каких обстоятельствах. Я был готов дать
«А, вдруг Тиграна схватили с поличным, пытали, и он...», – я похолодел от ужаса. Ужас этот был связан не с тем, что Тигран под пытками мог выдать меня, а с тем, что я так бездумно подставил доброго и мудрого старика.
«Нет! – отогнал я эту мысль. – С ним все в порядке. Просто, наверное, я все-таки где-то наследил. Ну, что ж... Буду платить по счетам».
Единственное, что меня удивляло, так это то, что меня не скрутили, не связали и не обыскали. Бичак за поясом мог доставить любому смертельную неприятность. Впрочем, особенности османского правосудия мне были неизвестны: кто его знает, как тут принято и с какого момента меня станут считать преступником.
Не сомневался и в том, что мне осталось немного жить на свете. За убийство аги снесут мне голову на первом же перекрестке, стоит судье объявить свой приговор. Быть может, попробовать сбежать? Алкоголь еще играл в крови, побуждая к безрассудству.
Стражники будто прочитали мои мысли: схватили меня за руки, вывернули их вверх и втолкнули в какое-то помещение. Там они бросили меня на колени перед диваном, на котором с удобством расположился знакомый мне кади, покуривавший кальян.
Мое удивление от этого нежданного свидания еще больше возросло после его первых слов:
— Это кого к нам привели? Неужели, тот самый грек Варвакис, что помышлял купить себе раба и дать ему свободу? Какая приятная встреча. Заставил ты нас побегать.
Несмотря на бессонную ночь и приближающееся похмелье, я сообразил, что Барыш-ага, а, значит, и Тигран в поимке меня стражниками не виновны.
«Слава Богу! – подумал я. – Тигран в порядке!»
Но тогда что послужило причиной моего задержания? Или ареста?
Судья помог мне избежать гадания на кофейной гуще.
— Грек, известный под именем Коста Варвакис, ты обвиняешься в причастности к убийству Никоса Теримоса и кражи его имущества.
Здесь я не удержался и мысленно воздал хвалу себе за то, что не смалодушничал, не обвинил старика-лавочника в своих бедах, оставался уверенным в том, что Тигран мне верный друг! В своих бедах мне следовало винить только себя. Справедливость меня настигла, как я не хорохорился и себя не убеждал.
Мой ошеломленный вид судью не остановил.
— Обыщите его, – приказал он стражникам.
Стражники выказали себя непрофессионалами: нож из-за пояса вытащили, но до мешочка с моим НЗ в монетах не добрались.
Судья повертел в руках бичак и передал его местному Жеглову. Тот вынул нож из ножен, осмотрел его и вынес свой приговор:
— Характер раны на горле убитого Теримоса соответствует
— Что лишний раз подтверждает наш вывод: непосредственными убийцами стали монахи из стражи патриарха. Они признались под пытками, но очень странную вещь они поведали палачу. К сожалению, мы не имеем возможности их самих допросить: они во власти патриарха, который обладает юридическим иммунитетом и своих людей имеет право судить сам. Поведай и ты нам, командир стражников, что тебе рассказали дознаватели-монахи, – попросил кади.
— Достопочтимый судья! Мне передали следующее: сперва допрошенные утверждали, что Никос Теримос был их нанимателем, их целью был доставленный в суд Варвакис, который отобрал у них оружие и сильно избил. Потом под пыткой признались в убийстве, но категорически отрицали присвоение какого-либо имущества Теримоса. На месте в комнате покойного не была обнаружена большая часть его одежды, и есть основания полагать, что кто-то нашел его тайник и завладел золотом или серебром.
— Стоит ли доверять их рассказу?
— Глядя на доставленного в суд грека, сложно предположить, что он мог справиться с двумя стражниками из охраны патриарха, один из которых – крепкого сложения мужчина, обученный сражаться.
— Что не отменяет того факта, что кража была совершена и похищенное не было обнаружено у арестованных монахов, – заключил судья.
Командир стражников согласился кивком головы и поправил ятаган за поясом.
— Совсем недавно, грек, ты выложил на моих глазах большую сумму в золотых монетах. Это наводит меня на подозрения. Тебя неоднократно видели вместе с покойным греком Теримосом. Говорят, ты на него когда-то работал. Далее, нами установлено, что ты сейчас – садовник у русских в Бююкдере и твой доход не позволяет приобрести раба, чтобы потом его отпустить. Ответь, где ты был в ночь убийства?
Я молчал, не поднимая глаз.
— Делаешь вид, что не знаешь, о каком дне идет речь? – по-своему истолковал мою временную немоту судья, в голосе которого слышалось раздражение. – Да ты пьян, проклятый гяур! Как ты посмел явиться ко мне в столь презренном виде?
Можно подумать, меня кто-то спрашивал! Но я не стал возражать судье, понимая, что стоит мне раскрыть рот, как все будет использовано против меня.
— Может, ты облегчишь нам нашу работу и признаешься? Вернешь украденное, проткнем тебе руку ножом и поводим в таком виде по городу.
Я молчал.
— Молчит, проклятый! – пожаловался судья начальнику стражи.
Как-то мне не улыбалось становиться калекой. Но что мне делать? Ничего на ум не приходило, как я не напрягался в полном отчаянии. Меня резко затошнило: вот будет номер, если я выдам фонтан на судью.
— Думаю, пара дней в гостях у Ибрагим-паши освежат твою память. Если будет запираться, разрешаю применить фалаку, – приказал кади начальнику. Он в обычной своей манере предпочитал скоростное решение дел.