Чернь и золото
Шрифт:
— Не играть… А сами вы, спрашивается, что делаете? Предлагаете мне забыть, что я ваша пленница, и рассказать вам мою историю? Да вы всю жизнь играете в эти игры. — Собственная храбрость начинала немного пугать ее. Она снова задела какой-то больной нерв; Тальрик молчал и смотрел на нее с лютой ненавистью, но остановиться она уже не могла. — В чем дело, капитан? — Ну, если он ей и это спустит… — Может, поделитесь? Расскажете мне что-нибудь сами…
— Ты выбрала плохое время для бунта, — процедил он.
—
Стол разлетелся на куски, и Чи, отлетев назад, больно стукнулась о дальнюю стену. Тальрик шел к ней, переступая через обломки; его черные от сажи ладони дымились.
— Смотри, на что ты меня толкнула, — выговорил он сквозь сжатые зубы.
— Я тут ни при чем, — задыхаясь, пробормотала Чи. Она видела, что он ее понял — ну и ладно, не все ли равно.
— А если я и с тобой сделаю то же самое? — Дымящиеся ладони нависли прямо над ее головой.
— Какая Империи польза от моей смерти? — Чи никогда его не боялась по-настоящему, по теперь испугалась. Покров цивилизации сполз с него, и объятая пожаром осоидская душа предстала во всей своей наготе.
Страдание металось в его глазах, как живое, между пальцами бегали искры. Чи отвернулась, пряча лицо.
— Для Империи счастливый Тальрик полезнее, чем несчастный, — выпалил он, сдерживая себя из последних сил. — А счастлив я буду, спалив жуканку, не желающую со мной говорить. — Но угроза не спешила осуществляться, и Чи отважилась на него посмотреть. — Вспыльчивость — наше проклятие, Вершитель, — жестко произнес он. — Я владею собой лучше многих, но все же остерегись.
Чи трясущимися пальцами выпутала из волос длинную щепку. Ох, как он близко — того и гляди убьет.
— Капитан Тальрик… — Она возненавидела себя за дрожащий голос, а за следующие слова еще больше. — Пожалуйста, выслушайте меня. Мне нечего вам сказать, и это чистая правда. Я не знаю планов Стенвольда, не знаю, где он теперь и что намеревается сделать. Не могли бы вы… — Но тут она все же заставила себя прикусить язык, поправила одежду, стряхнула с себя еще пяток щепок. — Сальма и я, — продолжала она, почти справившись с дрожью, — обыкновенные студенты Великой Коллегии, впутавшиеся в нечто чудовищное. Какой от нас вред Империи? Результаты любого допроса вас только разочаруют. Лучше отпустили бы нас… сэкономили на нашем пайке.
У него вырвался лающий смех, но лицо осталось безжизненным, как Сухая Клешня.
— Ты, Вершитель — произведение врага Империи Стенвольда. И помогаешь ему изо всех своих хилых силенок. Хочешь, чтобы я тебя отпустил? Убить было бы куда проще. Я сам без колебаний всадил бы нож в горло даже такому неполноценному вражонку, как ты, но из тебя, на твое счастье, еще можно выжать какую-то информацию.
— А потом? — Чи принудила себя встать. — На что мне потом надеяться?
При слове «надеяться» он опять
Она сама не знала, как это вышло; как видно, она в тот момент до конца поверила, что никакой надежды у нее больше нет — все равно пропадать. Она сорвала кинжал с его пояса, свободным кулаком двинула Тальрика в челюсть и отвела руку назад для ножевого удара.
Он вцепился в ее запястье. Оба закачались туда-сюда в борьбе за клинок, но Тальрик был гораздо сильнее. Вздувая мускулы на голых руках, он скоро опять вдавил ее в стену. Нож выпал и звякнул об пол, а пальцы Тальрика впились в ее горло, куда он так мечтал всадить сталь.
Чи ждала смертельного разряда, но его не последовало. Тальрик, миг назад бывший на грани срыва, полностью овладел собой. Открыв глаза, она увидела, что он улыбается. Его близость, его физическая мощь отняли у нее всякую волю к сопротивлению.
— Вот и хорошо, — тихо, почти шепотом сказал он. — Любопытно, на что ты рассчитывала? За дверью часовые, весь дворец начинен солдатами. Это имперский город, Вершитель. Надеяться абсолютно не на что даже в маловероятном случае моей гибели.
— Может, только на это я и надеялась, — прохрипела она, видя в его глазах нечто новое — не уважение ли?
— Одна маленькая надежда у тебя все-таки есть. Лишняя живая рабыня для Империи может быть предпочтительней лишней мертвой жуканки.
— Угрозы… опять угрозы, — пролепетала Чи.
Он неожиданно отпустил ее, подобрал нож с пола и спрятал в ножны.
— Ты права, — сказал он совершенно спокойно, как будто Чи и не думала на него покушаться, а он сам не разносил в щепки стол. — Угрозы от частого применения теряют свою остроту. Сейчас ты отправишься в камеру, а в следующий раз угроз больше не будет, обещаю тебе.
Сальма беспокойно метался во сне, и Чи тоже попыталась забыться.
«Завтра за меня возьмутся всерьез, — думалось ей. — Надо быть сильной».
Сможет ли она выдержать имперские пытки? «Ну еще бы… с твоей-то волей, с твоим героизмом», — издевалась над собой Чи.
Уснуть ей, конечно, не удалось. Она сидела, обняв колени, и ее пробирала дрожь. Новый день, обозначенный сменой часовых, ее не порадовал, тюремная еда не пошла в горло. Как только стемнеет, за ней придут.
Сальма бубнил что-то утешительное — слова, пустые слова.
Пришли за ней в итоге не ночью, а днем. Палачи Империи не таятся во мраке, а работают в обычные часы, как и все. Сальма хотел помешать стражникам, но его, при всей невозможности улететь из запертой камеры, так и держали скованным, освобождая лишь на считанные минуты пару раз в день. Когда он ударил солдата плечом, его повалили на пол и стали пинать ногами, пока вступившая в драку Чи не отвлекла внимание на себя.