Черная бездна
Шрифт:
– Дай лучше закурить, – просит он, сплевывая на пол кровь.
Присаживаюсь напротив, извлекаю из его кармана помятую пачку, щелкаю зажигалкой. Он затягивается, выпускает дым…
Я притащил поверженного борова в собственную каюту, связал ноги и руки полотенцами, усадил на пол. И теперь допрашиваю. Надо же, в конце концов, выяснить, какого черта он за мной охотится!
– Хорошо. Попробую обойтись без паяльника.
Злодей усмехается: дескать, попробуй.
– И попробую. Нет ничего проще – твоя анкета
– Да ну! Интересно послушать, что же там написано.
– Напрасно иронизируешь. Там написано буквально следующее: в школе ты учился слабо, уроки прогуливал, одноклассников недолюбливал. В лихие девяностые при первой же возможности забросил учебу и ломанулся на заработки в коммерцию: построил ларек или арендовал подвальчик под магазин. Дельце давало прибыль, и все бы ничего, если бы ты остался в своем ларьке на обочине пыльной российской дороги. Но в какой-то роковой момент в твоей заднице вдруг взыграли амбиции: я всесилен, мне все по карману! И, забрав заработанные бабки, ты рванул покорять Европу. Верно?
– Складно излагаешь, – опять облизывает он искалеченный зуб. – А дальше?
– Продолжение твоей истории не такое складное, как начало. В первые пару лет в Европе у тебя тоже все получалось. Более того, по меркам своего европейского села ты стал крупным бизнесменом: впаривал финнам что-то шведское. На жизнь хватало. Немудрено, ведь за тебя работали привезенные из России деньги. Пока у человека есть деньги – он желанный гость в любой западной стране, не так ли?
Нахмурив брови, собеседник молчит и глядит на меня так, как глядели с экранов телевизоров псевдоэкстрасенсы, обещавшие населению полное излечение от импотенции, небывалый рост сисек и рассасывание швов. Стало быть, я попал в точку.
– Потом коммерция не заладилась, – продолжаю «давить на опухоль». – Ты терпеливо батрачил, верил, ждал, но фарт отвернулся – таких сумасшедших барышей, как в России, не было и в помине. Ты метался, менял поставщиков и направления деятельности, даже попытался сунуться во власть, но ничего не получалось – европейская планка для чиновников несколько выше российской. Здешние мэры и бургомистры тоже воруют, но в них за версту чувствуется культура, порода, образование.
– Похоже на правду, – цедит пленник.
– Ты успел обзавестись приличным жильем, с вышколенным консьержем и зеркальным лифтом, с джакузи и видом на ухоженную набережную. А дела не шли, бизнес трещал по швам, воздушные замки ветшали, и ты с ужасом понимал, что твоему благополучию скоро придет конец.
– Хм, сука! С лифтом и видом на набережную угадал!
– А с бизнесом?
– И с бизнесом тоже, – помрачнев, кивает он. – Короче… Может, поставишь диагноз, если такой умный? Почему тут не срослось?
– Попробую. Только предупреждаю: диагноз тебе не понравится.
– Валяй – я не обидчивый.
– Все просто:
– В ларьке?! Да у меня в родном городе было два магазина общей площадью в триста квадратов!
– Это не важно. Принципиально другое: ты упустил единственный шанс. Сказать, когда?
Он глядит на меня, хлопая длинными ресницами. Не знает.
Зато отлично знаю я.
– Когда свалил из России. Ты мог чего-то добиться только там, и только в девяностых, когда проходимцы вроде тебя быстро добывали деньги с помощью криминала и покупали на них должности или мандаты.
– А сейчас? – удивленно пучит он глаза.
– И сейчас покупают, только цены выросли.
– И насколько же?
– Твоих трехсот квадратов не хватило бы даже мандат депутата забытого богом райцентра.
– Так уж и райцентра?
– Видишь ли, в России теперь есть такая профессия – Родину расхищать.
– Это что-то новенькое.
– Увы, жизнь не стоит на месте. Сначала растет аппетит, следом – цены. За время твоего отсутствия в нашей стране многое изменилось.
Он шмыгает носом, сопит, во взгляде мыслительный процесс.
Мне остается закончить вводную часть монолога, смысл которой в психологическом подавлении личности, и перейти непосредственно к допросу.
– Вот и сидишь тут на полу чужой каюты, загнанный проблемами, понурый, с перхотью на воротнике. А твои одноклассники и друзья детства чеканят в России увесистую монету. Не все, конечно, а те, у которых голова на плечах и руки произрастают из нужных мест.
– Чего ты от меня хочешь? – спрашивает он. В голосе уже нет ни спеси, ни наглой уверенности.
– Ты выкладываешь все, как на исповеди, а я помогаю тебе исправить ошибки юности.
– Ты что – Господь Бог?
– Нет, но близок к его апостолам.
– Да?.. И кем же ты там… в России? Ну, в смысле, где работаешь?
– Командую одним из спецподразделений ФСБ.
– Заметно, – снова сплевывает он кровь. – Ладно, развяжи руки. Я согласен.
– Точно согласен? Или мне придется вторично ровнять твоим затылком пол?
– Точно, – бурчит он. – Я и сам понимаю, что пора возвращаться на родину…
– С Леоной мы познакомились в Барселоне, примерно за пару месяцев до того, как директор фонда «Каритас» приставил ее к этому странному старику.
– Почему вы сочли Сальвадора странным?
– Понимаешь… Леона давненько подрабатывала в благотворительном фонде и знала порядок, согласно которому старикам-инвалидам оформлялась опека. Обычно эта процедура длилась от двух недель до полутора месяцев, а в случае с Сальвадором все произошло мгновенно. Поговаривали, будто кто-то перевел огромную сумму на счет фонда и это ускорило дело…