Черная кровь
Шрифт:
Но и сдаваться Энринна просто так не хотела: ещё долго спорила, срывала голос, убеждая, что не делает ничего плохого, но маги лишь утверждали, что вампиров в своем городе не потерпят. В количестве двух, заселяющих одну комнату, — точно.
Спустя пару недель компромисс все же нашелся: Энринна и ее дочь могут жить среди магов, но — отдельно друг от друга. За пребывание здесь виры и поставки ей крови, ей предлагали отказаться ее ребенка и отдать дочь в другую семью. О судьбе маленькой виры они все же беспокоились. Все-таки, она была дочкой мага,
Энри предлагали распрощаться с ней. Навсегда.
Энринна, внутри которой в один момент все сломалось — спустя чуть меньше года после того, как исчез маг, вдруг согласилась.
Больше дочь она не видела, и, как говорили маги, сейчас она жила очень далеко отсюда. Настолько далеко, что Энри даже не следовало знать название того населенного пункта.
Почему ее не казнили сразу, Энри не знала.
Почему Ардиан, утверждающий, что Венитор не вернется, был прав — тоже.
Она даже не знала имени собственной дочери! Не успела дать ей его. Боялась дать — иначе она привязалась бы к ней ещё больше…
Дочку отобрали, и Энри вернулась к травам.
И сейчас, спустя почти семнадцать лет после того момента, не понимала, почему все-таки перестала бороться. Да, Венитор предал ее. Но разве в этом была виновата их дочка?
Энринна могла сбежать, взяв ее. Но тогда они всю жизнь жили бы в нищете. Если бы вообще жили. Если бы знали, как добыть кровь. Если бы…
Глупо жалеть о том, что уже невозможно исправить.
Но глупо и вовсе забывать о прошлом.
Вире просто хотелось верить, что в данный момент ее дочка счастлива. И что именно в этот день, день ее рождения, она улыбается. Дочка появилась на свет чуть позднее, чем это ожидали маги, месяца на полтора позже положенного срока. Но сама Энри не видела в этом ничего удивительного — виры всегда носили детей под сердцем чуть дольше, так уж было заложено, что внутри матери они росли чуть медленнее человеческого ребенка.
Энринна поправила шаль, спустившуюся с левого плеча, и последний раз посмотрела на себя в зеркало. За то время, что она прожила здесь, в Ринее, вира почти не изменилась. Конечно, немного повзрослела — сейчас ей можно было дать около двадцати пяти, но все также оставалось молодой и, наверное, красивой. Только глаза казались более несчастными. И выражение лица стало чуть грубее.
Она, захлопнув дверь своего личного совсем небольшого домика, замкнула ее на замок и спустилась с крыльца.
Листья на деревьях, растущих перед ее домом, начинали желтеть.
Наступала осень.
В данный момент Энринне нужно было идти в лавку с травами. Сейчас именно она являлась ее хозяйкой, сменив Кирму, которая, увидев, что ее помощница, спустя почти два месяца вернувшаяся и без живота, и без ребенка, но с жаждой работы, стала разбираться в травах ничуть не хуже ее самой, отдала вире в руки бразды правления. Это произошло лет десять или одиннадцать назад. И с того события Энри видела Кирму всего раза два или три раза, потому что
Всем вокруг, наверное, было если не очень хорошо, то относительно спокойно. Тот же Ардиан — уже взрослый мужчина и почетный маг, сначала занявший место Венитора, а после поднявшийся ещё выше, встретил любимую женщину и, кажется, вполне был этому рад.
Испортил жизнь Энринне, Ньеру, Венитору, ее дочке, а сам радуется, как ни в чем не бывало.
Так всегда происходит.
И иногда Энри казалось, что справедливость если и существует, то даже не догадывается о существовании Энринны.
Энри, добравшись до лавки, открыла дверь и вошла внутрь. Тут же загорелись неяркие лампочки — она купила их несколько месяцев назад, и те ее вполне устраивали.
За те годы, что Энри тут работала, покупателей становилось все больше и больше. Вот и сейчас — только она скинула шаль, как дверь распахнулась.
Теперь она понимала желание Кирмы найти себе помощницу. Энринне и самой порой надоедало тратить все свое время на ведение лавки. Но что ей ещё оставалось? Ни любимого человека, ни детей — у нее никого не было, кроме трав. Даже кошка, та самая кошка с желто-зелеными глазами, умерла через пару лет после того, как Энринна осталась одна.
Для кого ей теперь нужно было быть смелой?
Все ее покинули.
Или она сама отдалила всех от себя.
По крайней мере, Энринна сейчас хорошо понимала Кирму. Ту Кирму, которую она встретила, как только прибыла в Ринею.
Иногда Энри задумывалась: а как там Сильви? А Киприан? А Ньер? Она надеялась, что у них все хорошо. И почему-то была уверена, что у Сильви уже обязательно есть ребенок с такими же темно-зелеными глазами, как у матери. А у Ньера — со светло-зелеными. Как там они, без нее? Как там Владыка?
Порой Энринну постигало необъятное чувство жалости к собственной судьбе. Она вспоминала то, как жила в Кровавом замке. То, как была счастлива с Венитором. То, как улыбались глаза ее дочери. То, как мурчала кошка на ее руках.
И рыдала.
Она, несмотря ни на что, была очень слабой.
До сих пор.
В лавку зашла Мирэлия, и Энри приветливо ей улыбнулась: после того, как уехал Венитор, она немного сблизилась с ней. И хоть они не стали близкими подругами, но общались. Иногда.
Сейчас Мире можно было уже дать лет тридцать. Но она все также привлекала внимание — и восхищенное мужское, и завистливое женское, а ее светлые волосы, уложенные сегодня в кудри, до сих пор оставались длинными.
Волосы Энри сейчас еле доставали до плеч. Они и не превышали эту длину с того момента, как она обстригла их. Если бы длинные волосы вернулись, вернулось бы прошлое. А оно сейчас казалось Энринне совершенно лишним.
Сегодня глаза Энринны были ярко подведены черным карандашом, поэтому взгляд у нее был выразительным, словно у хищной кошки. Мирэлия сразу это заметила и произнесла, не здороваясь: