Черная Мадонна
Шрифт:
– Всё включено, одним словом.
Здание комиссии находилось неподалеку от нашего отеля. По-русски там, естественно, никто не говорил. Оставалось надеяться на наши скоромные познания в английском. Обстановка была достаточно неформальная – мы не привыкли к такому обращению в официальных организациях.
На стуле в узком коридорчике сидела пожилая африканка с кофейного цвета младенцем на руках. Напротив неё, сложив на груди руки и закинув голову назад, с открытым ртом спал смуглый мужчина с густой иссиня-черной бородой.
Довольно скоро нас позвали к столу информации. Записали паспортные
– Понимаете, у нас отель оплачен только на четыре ночи. Нам негде будет жить.
Девушка мило улыбалась, хлопала глазами, кивала, убирая наши данные в папку и всем видом давая понять, что с нами она на сегодня закончила.
Я стала крутить головой по сторонам, в надежде наткнуться на какой-нибудь сочувствующий нашему замешательству взгляд.
– Подождите, нет, вы меня не поняли.
Девушка слегка сморщила носик, нехотя поднялась и вышла в соседний кабинет.
– Что делать-то будем?
– Ну, придется оплачивать до вторника гостиницу.
– Да мы разоримся за эту неделю. Нам же для визы заказывали четыре звезды, меньше нельзя было. Надо походить, поискать что-то подешевле.
Девушка возвращалась, щебеча что-то на своем птичьем наречии большому, похожему на медведя, молодому человеку в теплом свитере и в черно-коричневых джинсах с желтой строчкой.
– Привет, – сказал он по-английски, и мы заулыбались от счастья.
Английским не блистал ни он, ни мы, но мы друг друга поняли. Выяснилось, что жилье в случае необходимости предоставляется только после подачи заявления, так что до вторника нам придется выкручиваться самим. Но он уверил нас, что даже в центе города можно найти довольно скромные, но чистые хостелы за умеренную цену. Потом он попросил нас пройти за ним. Напоследок бросил что-то игривое птице, от чего та, потупила клювик, зарделась и, махнув на него рукой, позвала следующего посетителя.
Плюшевый испанец с вязаными ромбами на груди привел нас в большой светлый кабинет с круглым столом, вокруг которого в беспорядке стояли синие пластмассовые стулья с мягкими сиденьями. За нами вошла девушка с блокнотом, прикрыла за собой дверь и присела неподалеку.
– Вы не будете против, если я расспрошу вас немного на счет вашего дела?
Мы напряженно переглянулись.
– А это обязательно? Нам довольно сложно говорит на эту тему.
– Да, я понимаю, просто у нас сегодня журналист в гостях. Она делает материал для газеты о том, как работает наша организация.
Я не решалась на тебя взглянуть, предполагая, что происходило в этом момент с тобой, если даже у меня внутри всё перевернулось от страха: «Почему именно мы?»
– Знаете, мы только позавчера прилетели, очень
– Да это не имеет значения. Самое основное мы сможем понять. Ну, и потом пару фотографий для газеты…
– Нет, это совершенно исключено! Мы не хотим огласки. Никаких фотографий, никаких интервью. Простите за резкость, но это невозможно.
Бедный мальчик. Он думал, что нас можно заманить на интервью, пообещав сделать фото для газеты – ну, кто же не мечтает попасть в прессу? А эффект получился прямо противоположным. Новичок, наверное. Неужели непонятно, что беженцы – они же бегут, убегают, то есть, теоретически, прячутся, скрываются от чего-то или от кого-то; что им не нужна публичность. По крайней мере, мы её точно не хотели.
– Простите, если я вас обидел, не думал, что для вас это так сложно.
Я время от времени поглядывала на твое напряженное лицо и сцепленные кулаки. Даже под дулом пулемета мы бы сейчас не стали никому рассказывать ни о чем, произошедшем с нами на родине.
– Знаете, мы всё расскажем на собеседовании, потому что это крайне необходимо для начала процесса, но больше никому. По крайней мере, пока не пройдет какое-то время, пока раны не затянутся немного. Но на это могут потребоваться годы. Вы понимаете?
– Да, конечно. Просто вы так бодро выглядели, что я подумал…
– Мы стараемся не падать духом. Счастье уже то, что нам удалось уехать.
Девушка с блокнотом всё-таки что-то записывала, впечатленная нашим эмоциональным отказом. Уж я-то знала, что для журналиста иногда достаточно искры, чтобы придумать материал. Дальше досочинит сама, или найдет с медведем кого-нибудь поспокойнее, кто с удовольствием сфотографируется для её статьи.
Вырвавшись на улицу, мы долго шли молча, просто дышали.
– Стрессы каждую минуту.
– И не говори.
В одном из переулков мы нашли интернет-кафе, взяли по часу, чтобы проверить электронную почту и поискать недорогую гостиницу.
– Думаю, действительно дешевые места надо искать живьем.
– Ходить по улицам?
– Точно. Всё равно ведь мы не будем сидеть в номере. Надо пойти пообедать, потом прогуляться.
Переодевшись, мы отправились в сторону центра, заглядывая в каждый, попадавшийся на пути отель или хостел, интересуясь ценами. В самом центре, на улице Гран Бия, мы нашли хостел-резиденцию, довольно уютную, и, что немаловажно, почти в два раза дешевле нашей гостиницы. Забронировали комнату на три ночи, которых не хватало до дня собеседования, и пошли гулять по городу.
– Может, в переговорку? Домой надо позвонить.
– Ладно, а я в издательство ещё раз попробую набрать.
Мой бывший сотрудник и друг, Виктор Сергеевич, перед отъездом дал мне рекомендации – надо было ими воспользоваться. Может, в дальнейшем получилось бы сотрудничать с этой газетой и как-то зарабатывать на жизнь.
– Что дома? Волнуются?
– Да ничего, нормально, я сказала, что нам здесь очень нравится, что мы как в Африке после Москвы.
К вечеру город стал зажигаться. До Рождества оставалось десять дней, и уже светилось всё вокруг, предвещая праздник.