#черная_полка
Шрифт:
Если он не заткнется, я не справлюсь!
– Так что же мне делать? – совсем беспомощно спросила Софья Павловна.
– Вспомните лучше, кому мог отдать или дать на время эту вашу бесценную, как вы утверждаете, книгу, сам господин Волохов? У кого были ключи от квартиры? Может, кто-то бывал у вас дома в последнее время? – И вдруг резко: – Вспоминайте!
Софья Павловна в панике обернулась к Инге.
– А вы, гражданка, простите, кто будете? – Рыльчин заметил ее как будто только сейчас.
– Инга Александровна
– Дочь? – бесцеремонно перебил ее следователь. – Племянница? Кем вы приходились покойному?
– Он был моим учителем, – твердо сказала Инга. – И другом.
– Другом, говорите. – Рыльчин опять откинулся на стуле и смерил ее оценивающим взглядом. – Подождите за дверью. Насколько я понимаю, это сугубо семейное дело.
– Прекратите издевательства, – тихо произнесла она, угрожающе вставая со стула. – Вы обязаны нам помочь! Эта книга существовала, в ней оригинальные эскизы Пикассо. И покойный хозяин не мог ее никому отдать. Мы требуем возбуждения уголовного дела. Вы должны заняться поисками.
– Ах, вы требуете… – протянул Рыльчин, жестко глядя на нее. – А вы знаете, что прежде всего по этому уголовному делу я буду вынужден задержать вдову покойного? Нет? По статье 33 УК РФ за необеспечение охраны культурного наследия. Книжечка ваша, насколько я понимаю из возмущенных воплей, музейная редкость?
Софья Павловна хватала ртом воздух.
– Эта книга из частной коллекции, к ней ваша статья неприменима, – гневно ответила Инга.
– Грамотные все стали, меня, юриста, учить будут. – Он не сводил с Инги глаз. – Так, давайте разбираться по-хорошему, – сдал немного назад Рыльчин. – Я понял суть проблемы. Поскольку вы не член семьи покойного, выйдите. Ваши свидетельские показания пока не требуются.
В глазах у Инги побелело. Еще немного – и она ослепнет, станет совсем беспомощной. Это редкое состояние накатывало на нее в минуты ярости и страха.
Срочно успокоиться, срочно. Почему именно сейчас, так не вовремя?
– Буду ждать вас на улице, – сказала она Софье Павловне. – Ничего не подписывайте.
Дверью хлопнуть получилось убедительно.
На улице было прохладно, но Инга этого не почувствовала. Она отошла за угол здания, прислонилась к стене, закрыла глаза. Ее накрывал белый шум. Кровь толчками била в висках, кончики пальцев онемели.
Я похожа на ведьму с бельмами вместо глаз.
Одной рукой она крепко держала сумку, другой шарила внутри – искала сигареты. Рутинное действие поможет расслабиться, знала по опыту, поэтому не бросала курить. Сунула сигарету в рот, зажигалка никак не находилась.
– Курите, – раздалось рядом вместе со щелчком. Инга поймала чью-то руку, прикурила. – А я смотрю, вы результативно поговорили с Рыльчиным, аж трясет всю.
– У вас тут все такие уроды? – спросила зло.
– Нет, есть особо выдающиеся. – Мужчина засмеялся, и Инге стало легче. Белый шум утих, напряжение спадало.
– Вы…
– Кирилл Архаров.
– Инга Белова.
Боль в
– Скажите, Кирилл, а Рыльчин вас тоже специально выставил из кабинета?
– Сами-то как думаете? – Кирилл прищурился то ли от дыма сигареты, то ли от избытка хитрецы.
– А вы в курсе, кто занимается Волоховым?
– Рыльчин и занимается.
– Ну не гад? А нам сказал, что о Волохове впервые слышит!
– Ага, я и говорю: особо выдающиеся.
Инга улыбнулась. Зрение восстановилось почти полностью, чувство опасной беспомощности исчезло.
– Инга, поехали! – Софья Павловна вышла на улицу, и пространство сразу уменьшилось. – Покинем навсегда это кошмарное место! – Она, не оглядываясь, направилась к машине.
– Спасибо, Кирилл. – Инга протянула ему руку.
Он серьезно ответил на рукопожатие, помедлил немного, достал телефон и – не предложил, не продиктовал, не поделился – а именно отдал приказание:
– Пишите. Мобильный: 8 903 278 63 84. Холодивкер Евгения Валерьевна. Будете звонить, скажите дословно следующее: при любом сценарии победа возможна. Записали?
– А она кто? – Инга послушно все записала, сохранила в память телефона.
– Во-первых, надежный человек. Во-вторых, судмедэксперт. Она делала вскрытие, – и, пресекая дальнейшие вопросы, рубанул: – Всего хорошего.
Она ехала домой вялая, будто изваренная в молоке. В салоне такси пахло тяжелой смесью: парфюм, пот, сигареты, кожа. Голова по-прежнему болела, но монотонно. Будто море после шторма – виски свинцовые, но пик позади. Сердце гулко билось. Софья Павловна и Рыльчин слились в двуглавое чудовище, и оба что-то визгливо выкрикивали.
Эти приступы у Инги начались давно, еще в детстве. Первый случился, когда к ним в очередной раз заявился Матвеев. Сухой и длинный, похожий на отрубленный сук, он часто приходил к ним, когда они жили в Рабате при посольстве. Инга тогда здорово вытянулась, рванула вверх сразу после тринадцатилетия, но все равно была ему примерно по грудь. Он наклонялся к ней и смотрел в упор, его глаза – мятные леденцы с горьким неприятным привкусом. И Инга обмерзала изнутри, не зная, куда себя деть, как скрыть свое отвращение, свою полную невозможность находиться рядом с ним. Выходила мама:
– Паша, садись есть, наверняка голодный, – и спасала ее.
Инга бежала в свою комнату, слыша внутри оглушительное тошнотворное сердцебиение, а снаружи – их разговоры, трехголосье споров о Брежневе, специях на рынке, низком качестве местных тканей («швы ползут после первой стирки!» – мама брала самую высокую ноту, она иглой входила в ухо), о рыбалке и короле Марокко Хасане II.
Тот приступ она приняла за отравление: скрутило железной скрепкой живот, стало дурно. Грудь превратилась в две горящие головешки, к которым невозможно прикоснуться, белье испачкалось гадким и вязким, кружилась голова.