#черная_полка
Шрифт:
– «… вашему вниманию фрагмент последнего интервью мастера, которое он дал незадолго до своей кончины».
Инга замерла перед экраном.
Как это нелепо – узнать о смерти друга из новостей.
Сдержанно улыбаясь, на нее смотрел Александр Витальевич. Он сидел в кресле, положив ногу на ногу, обыкновенно, слегка небрежно, вот улыбнулся чуть доверительнее. У Инги выступили слезы – до того это была знакомая и не предназначенная для широкой публики улыбка.
– Вы профессор, писатель, драматург, сценарист, телеведущий, киновед.
– А это зависит от того, в какой момент вы спросите. Когда пишу эссе – писатель. Когда пьесу – драматург. И тот и другой ненавидят критиков. Но когда я пишу рецензию – я превращаюсь в того самого презренного и беспощадного критика! Словно сам с собой в шахматы играю.
Инга провалилась в картинку, пожирая глазами детали. Интервью проходило у Волохова дома. Над диваном висел любимый натюрморт Зверева, на столе – стеклянное пресс-папье работы Пола Стэнкарда с замурованными ромашками, лютиками, маками и пчелами.
– Там, в пресс-папье, будто застывшее лето, его Волохов называл CarpeDiem, – зачем-то объяснила она подошедшему Штейну.
– Вот же черт, – тихо выругался он. – А был такой живчик, несмотря на возраст. Ему ведь уже за восемьдесят перевалило?
Инга кивнула. Волохова она знала лет двадцать – со второго курса университета, где училась на журфаке. Он вел зарубежную литературу и культурологию – преподавание было его основной деятельностью вплоть до того знаменательного дня, когда Инга предложила ему вести постоянную колонку «QQ». Среди скроенных по единому шаблону райтеров глянцевых статей Александр Витальевич был единственным живым и проницательным автором. Он писал заметки о живописи, театре и кино. Почти сразу его пригласили на телевидение – требовалась «образовательная передача о культурных событиях и их историческом контексте», формат – диалог. На роль просвещенного собеседника Александр Витальевич подходил идеально. Он сам выбрал название – «Культурология», как намек на свою университетскую работу. Преподавать он продолжал, хоть и гораздо меньше.
Фрагмент интервью закончился, ведущий новостей сообщил:
– Александр Витальевич Волохов был выдающимся профессионалом, вырастил целую плеяду журналистов. Его вклад в журналистику и киноведение трудно переоценить. Прощание состоится 21 марта в 15 часов в ритуальном зале Центральной клинической больницы.
Раздался переливчатый звон – ожил печальный домашний телефон. Инга успела забыть, где он стоит.
– Привет, – услышала она голос Веры, однокурсницы, – ты что, мобильный совсем отрубила? Невозможно дозвониться.
Инга пожалела, что взяла трубку. Ни с кем разговаривать не хотелось. Она готова была сослаться на занятость и дать отбой, но Вера неожиданно выпалила:
– Прикинь, Софья Павловна совсем из ума выжила!
– Что еще случилось? – Сейчас Инга меньше всего хотела говорить о бывшей жене Волохова, да еще в таком тоне.
– Хороший психиатр нужен этой маразматичке, вот что.
– Вер, ты новости вообще смотрела?
– Дав курсе я.
– Она что, так тяжело
– Потерю имущества она переживает гораздо больше! Не жила с ним уже миллион лет – а всегда ведь держала руку на пульсе.
– Не тараторь, объясни внятно, что случилось? Я ничего не понимаю.
– Я сама не понимаю, только она утверждает, что мы Волохова обворовали! Узнала, что мы были у него недели две назад, и вот звонит мне, бьется в истерике, уголовкой угрожает. Я так и села от неожиданности. А потом она бросила трубку, я даже не успела спросить, что именно пропало. Ин, что делать будем?
Глава 3
Панихида была торжественной, каменной и душной.
Проститься с Волоховым пришли многие. Профессорские зубры старой закалки, легенды советских времен, авторы университетских учебников – говорили о масштабе личности, влиянии на поколения, об ушедшей эпохе, как будто репетировали речь для собственных похорон. Журналисты и современные звезды эфира с формально скорбными лицами – эти говорили об утрате для журналистского сообщества, об осиротевших зрителях и о невосполнимости потери. Критики и эксперты всех подвидов – о боевом духе, харизме, об энциклопедических знаниях и месте лидера, которое теперь опустело. Были и депутаты из конкурирующих партий – молчали, сокрушенно кивали и прятали глаза.
На бывших коллег из «QQ» Инга старалась не смотреть, хотя чувствовала, как их косые взгляды прожигают ее кислотой. Отдельной стайкой сбились в углу ритуального зала молодые люди – студенты, с которыми так любил общаться Александр Витальевич. Девочки плакали. Плакал и один молодой человек, темноволосый, худощавый, с тонкими нервными чертами лица. Красивый. Чтобы самой не разреветься, Инга сосредоточилась на разглядывании их ног. Туфли серые – пять пар, ботинки черные – одна пара, кеды – восемь пар. Время официальной обуви для них еще не настало.
Каменным изваянием застыла почерневшая Ханум – она стояла отдельно от всех и на попытки заговорить с ней закрывала глаза. Губы двигались, словно она шептала молитвы.
Софья Павловна стояла в первом, бесстрастном ряду скорбящих, во главе тех, кто пришел «отдать дань» и «почтить память». В безупречном макияже, с уложенными высокой горкой локонами, в элегантном черном костюме, точно выставленная в витрину ритуальной лавки. Она была лет на пятнадцать моложе покойного супруга. Время от времени Софья Павловна выразительно прикладывала к глазам кружевной платочек, дорогой аромат которого Инга болезненно чувствовала, хоть и стояла от нее далеко, по другую сторону гроба.
– Сейчас вы можете подойти и попрощаться с покойным, – хорошо выверенным тоном произнес распорядитель.
Никто не двинулся с места. Инга подумала, что совсем не знает правил церемонии, кто должен подойти первым – близкие, родственники? В воздухе разлилась электризующая неловкость. Краем глаза Инга заметила, как в кармане впереди стоящей дамы засветился прямоугольник, и с ужасом подумала, что сейчас эту мучительную тишину разорвет телефонный звонок. Но вышло еще хуже – включился навигатор.