Черная сага
Шрифт:
Аудолф первым спустился в долину, но дальше двигаться не стал, а подождал, пока спустится Лайм, потом они уже вдвоем подождали Гьюра — и лишь затем они уже все вместе, с дружинами и бондами, направились к нашим землянкам.
Я встретил их на краю поселка, учтиво поприветствовал и спросил, куда это они держат путь.
— Не дальше этих мест, — так мне ответил Аудолф.
— А что вас привело сюда?
— Желание повидаться с твоей госпожой. Будь добр, позови ее.
Я вызвал Сьюгред из землянки. Она учтиво поприветствовала прибывших, они столь же учтиво ответили ей. Далее, по обычаю,
— Сперва у нас к тебе есть дело.
Сьюгред ответила:
— Сдается мне, что это дело не сулит мне большого добра.
— Возможно, что и так, — согласно кивнул Аудолф. — Мы явились сюда для того, чтобы вести тяжбу.
— Но разве ее нельзя начать после того, как вы отведаете моих угощений?
— Нет, нельзя. Ибо после этого мы в течение трех дней не будем иметь права предъявлять к тебе какие бы то ни было претензии. Таков закон. И ты это прекрасно знаешь, Сьюгред!
— Да, знаю, — сказала моя госпожа. — Но мне известно и еще кое-что такое, что неизвестно никому из вас. И потому предупреждаю: если слово будет сказано и ваша тяжба окажется несостоятельной, то каждому из вас придется заплатить мне полную виру, то есть по сотне серебра со знатных йонсов, по пятьдесят с дружинников и по двадцать пять с бондов. Вы готовы на это?
— Готовы! Если ты, конечно, сможешь отстоять свою правоту.
— А это уже моя забота! Итак, я слушаю тебя.
Аудолф Законоговоритель обнажил меч, троекратно прикоснулся к нему губами, призвал Виннов в свидетели и начал свою речь:
— Дошла до меня весть, что твой отец, Торстайн Скала, уже более не испытывает жажды. Мало того: он умер молча и во сне. Но и это, как мне говорили, не все: этой зимой Торстайн Скала прикончил человека, который явился к его костру и попросил у него поесть. Было такое?
— Да, — сказала Сьюгред. — Но этот человек — не человек…
— О, нет! — строго перебил ее Аудолф. — Вначале ты должна выслушать все обвинения, а уже только затем тебе будет позволено произнести речь в свою защиту. Итак, опять мало того: твой отец ушел из этой жизни, но так и не позаботился о назначении наследника. Так?
Сьюгред не ответила.
— Быть может, я не прав? — насмешливо поинтересовался Аудолф.
— Как знать! — также насмешливо ответила ему Сьюгред. — Но я пока не буду отвечать. Ведь по обычаю я должна сперва выслушать все ваши обвинения, а уже только после этого защищаться. Итак, я слушаю.
И Аудолф продолжал:
— Мало того! После того, как Торстайн ушел, все нажитое им добро осталось без хозяина, а это значит, что теперь многие нечистые на руку люди возжелают захватить вашу усадьбу, а это приведет к немирным стычкам — и прольется кровь. А посему, дабы пресечь эти бесчинства, я объявляю: с сегодняшнего дня, то есть по прошествии необходимых по закону трех недель после смерти Торстайна, все здешние земли, постройки и все имеющееся при них добро переходит в мою собственность, ибо я первым начал по этому поводу открытую и честную тяжбу, а отвечать мне некому ввиду того, что наследников-мужчин здесь нет, а женщины в расчет не принимаются. Я все сказал! Теперь ты можешь возражать и защищаться.
— Я
И Лайм заговорил:
— Мое обвинение уже было высказано достопочтимым Аудолфом Законоговорителем. Я только повторю его: Торстайн Скала самым бесчестным образом прикончил человека, который только и делал того, что подошел к нему и попросил, чтобы тот его накормил. Когда я узнал об этом позорном поступке, то поклялся отомстить за убитого. Но так как головы Торстайна мне уже не получить, то я тогда требую: отдайте мне его корабль. Вот какова моя тяжба и вот какова моя вира!
А Сьюгред на это ответила так:
— Что ж, недурно придумано, Лайм. Ведь ты уже который год не имеешь собственного корабля! А что желает Гьюр?
Гьюр засмеялся и сказал:
— Тебя!
— Ого! — воскликнула Сьюгред и даже покачала головой. — Наконец-то я вижу среди вас хоть одного настоящего мужчину. Но, Гьюр, заполучить меня будет куда трудней, чем земли или корабль.
— Я это знаю!
— И прекрасно. Ну а какое же обвинение ты заготовил моему отцу?
— А я его как раз не обвиняю. Я его защищаю. А обвиняю я тебя!
— В чем?
— В том, что это ты во всем виновата. Если бы не твое упрямство, отец успел бы выдать тебя замуж, и тогда не пришлось бы таким уважаемым людям, как мы, тратить свое драгоценное время на восстановление справедливости и спокойствия. А моя вира такова: я беру тебя в жены ровно до той поры, пока ты мне не наскучишь.
— А после?
— Я продам тебя кому-нибудь другому.
— Ты все сказал?
— Да, все. Теперь ты можешь возражать и защищаться.
Но Сьюгред была до того разгневана, что долгое время не могла вымолвить ни слова, и лишь потом уже сказала так:
— По отношению ко всем прочим мои встречные виры остаются прежними. Но что касается тебя, Гьюр, то теперь я требую с тебя твою голову! Я…
— Тихо, тихо! — перебил ее Аудолф. — Мы принимаем эту твою оговорку. Но принимаешь ли ты наши тяжбы?
— Да, — холодно сказала Сьюгред, ибо уже вполне пришла в себя и успокоилась.
— Тогда, — вновь оживился Аудолф, — ты будешь отвечать нам прямо сейчас или, может, попросишь отсрочки? Ведь, по закону, ты имеешь право обдумывать свою защитительную речь до самого заката солнца.
— Я все давно уже обдумала, — сказала Сьюгред, — и готова отвечать хоть сейчас. Но, как гостеприимная хозяйка, я сперва хочу кое-чем попотчевать вас. Прошу к столу!
С этими словами она развернулась и начала спускаться в землянку. Аудолф, пожав плечами, первым последовал за ней. И первым спустился, и первым увидел…
Что во главе богатого пиршественного стола, на почетной скамье, сидит ярл Айгаслав — живой и невредимый!
4
Все они, как бараны, столпились во входных дверях. Никто из них не решался даже близко подходить к столу. И потому я сразу понял, что они знают, кто я такой и откуда я теперь явился. Мне стало смешно, я засмеялся. А после встал, сказал: