Черная стая
Шрифт:
Ее спутник, возвышавшийся над толпой чуть не на голову, с недоумением вскинул бровь. Треуголка и пудреный парик делали разряженного в шелковый камзол и кружева мужчину еще выше, и даже маска не помешала Войцеху его узнать. Уве Глатц, исполнявший сегодня главную партию в "Золушке", обернулся к спутнице.
– - Я что-то пропустил, Мари?
– - удивленно спросил он.
– - Принц выдал кому-то разрешение на объятие?
– - Ты слишком много болтаешь, Норвик, -- недовольно заметила Мари-Огюстина, -- а у Совета Семи длинные руки.
– - Ты мне угрожаешь?
– - в голосе Уве послышались рычащие нотки.
– - В Элизиуме?
– - Чертовски веселая игра, -- вмешался в разговор Войцех, -- и мне не терпится узнать правила.
– -
– - Не обращайте на нее внимания, герр лейтенант, -- Глатц отвел от лица маску и заговорщически подмигнул Войцеху, -- мадмуазель де Граммон никак не может выйти из роли. То ли дело я? Два часа назад я был принцем, а теперь всего лишь скромный маркиз. Уве Глатц, первый тенор Венской придворной оперы.
– - Граф Войцех Шемет, -- с легким поклоном представился Войцех, -- буду рад случаю продолжить знакомство, но сейчас, мадам и мсье, прошу меня извинить, меня ждут.
– - Приходите в салон Фанни фон Арнштейн, -- поклонился в ответ Глатц, -- там собираются лучшие умы Вены. И совершенно не говорят о политике.
Приглашение на мазурку было принято с полного одобрения князя Талейрана, улыбнувшегося Войцеху уголком рта. И на вальс тоже. Поговорить всерьез все никак не получалось, танцы то сталкивали, то разводили его с Доротеей. Но когда, наконец, Войцеху удалось затянуть прелестного пажа в загодя облюбованную маленькую буфетную, цель, с которой он добивался этих минут уединения, вылетела у него из головы. Графиня де Перигор, оценившая по достоинству удобство шотландского национального костюма, воспользовалась его преимуществами так молниеносно, что у Войцеха не осталось слов.
Дома его ждало письмо от Линуси. Войцех, сгорая со стыда, так и не решился его открыть, и долго не мог уснуть, пытаясь придумать выход из сложившегося положения.
* -- Рокош -- официальное восстание против короля, на которое имела право шляхта во имя защиты своих прав и свобод.
Право на рокош как на бунт против короля происходило от средневекового права сопротивляться королевской власти. Юридической основой права шляхты на рокош было право на отказ в послушании королю (non praestanda oboedientia), зафиксированное в так называемых "Мельниковском привилее" (23 октября 1501 года), "Генриковых артикулах" 1573 года и Pacta conventa (подписываемых при избрании каждым королём, начиная с Генриха Валуа).
Салон на Хохер-Март
Утром Войцех первым делом прочитал письмо из Парижа. Линуся, против обыкновения, писала о политике, о смутном недовольстве возвращением Бурбонов, которые ничего не забыли и ничему не научились, о брожениях в среде наполеоновской элиты, отодвинутой новой властью на вторые роли. О судьбах Польши в письме прямо не говорилось, но Войцех понимал, что этот вопрос беспокоит Каролину больше всего. Генерал Костюшко, по ее словам, собирался в Вену, и Шемет надеялся, что его неоспоримое влияние сумеет сдвинуть переговоры по польско-саксонскому вопросу с мертвой точки. Любое из предлагаемых решений Войцеху не нравилось, но неопределенность была хуже всего.
Ответное письмо тоже вышло непохожим на предыдущие. Войцех впервые за долгое время нарушил негласное соглашение и писал о любви. Писал жарко, страстно, вкладывая в бегущие под пером строки всю горечь разлуки, всю силу своей тоски. Каждое слово в письме было правдой, но чувство вины за вчерашнее не оставило его и после того, как он, запечатав конверт, вручил его Йенсу. Надо было учиться жить с последствиями не только исполненного долга, но и постыдных ошибок.
Вечером граф Шемет отправился на прием во французское посольство. Этот визит мог вызвать неудовольствие в прусских кругах, но тянуть с объяснениями Войцех считал позорным малодушием. Доротея, занятая
Разговора действительно не получилось. Доротея настигла его в гардеробной, и в сырой запах шуб, чужих духов и пыли влился острый аромат запретной страсти, торопливой и опасной. В первую минуту Войцех пытался заговорить, но проще было уступить натиску графини, чем подвергать ее и свою репутацию опасности быть застигнутыми в двусмысленном положении.
Попытка уклониться от объятий незамеченной, впрочем, не прошла. Нерешительность и смущение любовника, похоже, только распалили Доротею, и Войцех, впервые в своей жизни, из охотника превратился в добычу. Объясниться с каждым разом становилось все сложнее, упоминать Линусю Войцех считал почти кощунством, а делиться своими матримониальными планами -- оскорблением памяти пана Жолкевского. Графиня де Перигор вечера проводила в обществе Талейрана, днем, нисколько не смущаясь светскими сплетнями, открыто показывалась на прогулках и в ресторанах в компании графа Клама-Мартиница, но стоило Войцеху почувствовать себя в безопасности, как он заставал Доротею в каком-нибудь укромном уголке, куда выходил выкурить трубку или привести в порядок сбившийся после танцев костюм.
После того, как Шемет обнаружил нежданную гостью в собственной спальне, его надежда на то, что Доротее наскучит охота, изрядно пошатнулась. Отказать он ей так и не решился, каждое новое свидание делало такой поступок еще более оскорбительным и, возможно, задевающим ее чувства. В последнем Войцех был не очень уверен, о чувствах они не говорили.
Посоветоваться было не с кем. Единственный, кому Войцех мог бы довериться, Вилли Радзивилл, просто не понял бы его. Это было все равно, что просить совета у самого себя образца 1811 года, бездумно подсчитывающего победы над петербургскими светскими красавицами. Призвав на помощь свой военный опыт, Шемет решил, что отступление в боевом порядке перед превосходящими силами противника -- не позор, а разумный стратегический маневр.
Первым делом следовало сменить дислокацию. Пользуясь своим коротким знакомством с Радзивиллами, Доротея без труда заставала находящегося по соседству любовника в постели по утрам, нанося визит княгине Луизе, или ускользала из собственной кареты, уезжая со званого вечера у князя Антония. Принять решение о переезде было, впрочем, проще, чем осуществить. Во-первых, это могло обидеть гостеприимного хозяина. Во-вторых, в Вене попросту невозможно было найти на съем приличное жилье.
Проблему объяснений с князем Войцех решил с неожиданной легкостью. Кто, как не Жюстина, мог бы помочь ему советом? А заодно и оградить своим присутствием от нежданных визитов. И послужить причиной поиска более вместительного жилья. Письмо в Мединтильтас полетело срочной почтой, на оплату перекладных Войцех не пожалел денег. Не вдаваясь в подробности, просил Жюстину приехать как можно скорее, пообещав, что к ее прибытию обустроит все в лучшем виде, и заверив, что она может ехать налегке, почтовой каретой.
Теперь предстояло решить вторую проблему и выполнить данное Жюстине обещание. И тут Войцеху снова помог счастливый случай.
В поисках безопасного места для вечернего времяпровождения, Войцех решил посетить салон Фанни фон Арнштейн, известной венской благотворительницы и меценатки. Дочь Даниила Итцига, одного из столпов еврейской общины Берлина и жена австрийского банкира Натана-Адама фон Арншетйна уже много лет принимала по вторникам на втором этаже особняка на Хохер-Март. Окна светского салона выходили на ряды торговцев рыбой, но посетителей это не отпугивало. Фанни, пятидесятишестилетняя дама со строгими библейскими чертами лица и статной фигурой, привлекала к себе лучшие умы Вены, а теперь и всей Европы.