Черная стая
Шрифт:
Войцеха привело в комиссию стечение разных обстоятельств. И уважение к Гумбольдту, и желание проявить себя на общественном поприще, и убеждение, что человеку не пристало быть чьей-то собственностью. И, в большой мере, стремление сбежать из дому как можно раньше, чтобы уклониться от утренних свиданий с Доротеей. Но зачитанные бесстрастным голосом секретаря комиссии записки воспламенили его гневом и жаждой справедливости. Он знал, знал, что корабли везут в Новый Свет живой товар, и осуждал рабство, но не считал его чем-то имеющим отношение к нему лично.
В
Вскоре лорд Каслри, которому до сих пор казалось, что он борется с рабством в одиночку, несмотря на довольно представительный состав комиссии, отметил, что в лице юного прусского аристократа получил неожиданного, но весьма воинственно настроенного союзника. Войцех, едва проснувшись, мчался на заседания, и его голос не раз звучал, обличая, требуя, настаивая. Часть делегатов медленно, но верно, склонялась на сторону противников работорговли, хотя представители Испании и Португалии все еще артачились, блокируя подписание окончательного пакета документов.
Адмирал Смит понимал, что никакие документальные свидетельства и докладные записки не могут сравниться с личными впечатлениями. По его приказу в Вену были доставлены рабы с одного из последних кораблей, захваченных английскими моряками на пути в Соединенные Штаты. Освобожденных пленников поселили на загородной мызе, снятой для этой цели лордом Каслри, подлечили и поставили на довольствие. Британский шкипер Самюэль Ходжес, неоднократно ходивший во Фритаун на западном побережье Африки, был приглашен в качестве переводчика.
Завернутых в цветные ткани и меховые накидки чернокожих гостей представили комиссии. На изможденных лицах застыло выражение недоумения и удивления, но мистер Ходжес сумел пробиться сквозь стену недоверия, пообещав, что при первой же возможности вернет их на родину. Бесхитростные рассказы о долгом пути с колодками на шее, о бичах надсмотрщиков, о десятках погибших в дороге товарищей по несчастью, о голоде и болезнях тронули многие сердца. Представитель Португалии тут же попросил лорда Каслри о личных переговорах, француз украдкой утер глаза батистовым платком, а граф Шемет предложил собрать в частном порядке средства для скорейшей отправки освобожденных рабов в Африку. Заседание закрылось, негров отвезли обратно на мызу, но Войцех, впервые так близко столкнувшийся с представителями совершенно другого мира, решил познакомиться
Благополучно разминувшись с Доротеей и графом Кламом-Мартиницем в фешенебельном ресторане "Римская императрица", Шемет помчался домой, переодеваться и писать письма. Он так увлекся описанием своих впечатлений от утреннего заседания, что за окнами опустились сумерки, и выбираться из дому пришлось через заднюю дверь, на прием к князю уже съезжались гости. В Мёдлинг он добрался в полной темноте, но дом на окраине небольшого старинного городка нашел почти сразу же. За черным кружевом голых ветвей живой изгороди полыхал высокий костер, и до слуха Шемета донеслись низкие гудящие голоса, вторящие качающемуся ритму обитых мягкой кожей барабанов.
Завернувшись поплотнее в плащ -- вечером зима все еще напоминала о себе -- Войцех отпустил Юргиса греться в ближайший кабачок и толкнул калитку. Во дворе, вокруг костра, плясали темные фигуры, на эбеновых лицах, лоснящихся от пота, алым и золотым вспыхивали отблески высокого пламени. Две девушки с обнаженной грудью и в длинных юбках из яркой ткани, кружились, мелко перебирая ногами, их широкие бедра колыхались в такт дробному ритму трещоток и погремушек, которыми потрясали стоявшие в кругу мужчины. Ночной холод отступил перед огненной пляской, и от танцоров веяло жаром почище, чем от костра.
И барабаны. Длинные деревянные бочонки, покрытые с двух сторон шкурой и стянутые кожаными ремнями. Двое мужчин выбивали ритм, постукивая кончиками ловких черных пальцев по обеим сторонам своих инструментов. Еще один гулко колотил в барабан кривой тонкой палочкой. Под руками музыкантов дерево пело человечьими голосами, чужими, дикими, свободными. Здесь, в самом сердце Европы, Африка плела свою древнюю магию, и Войцех замер в безмолвии, качая головой в такт тягучему напеву и волнующему, страстному ритму.
На плечо опустилась чья-то рука, и Войцех, вздрогнув, обернулся.
– - Хорошая музыка, -- в темноте сверкнула белозубая улыбка Уве Глатца, -- настоящая. Плоть от плоти земли и неба, в ритме сердца.
В красноватых отсветах костра лицо оперного тенора казалось резче и жестче, золотистые волосы разметались под порывом ветра. Уве возвышался над Войцехом почти на голову, статный, широкоплечий. Словно викинг, вышедший из саг, над которыми он с изысканной иронией подшучивал в салоне Фанни фон Арнштейн.
– - Я уже был здесь, неделю назад и вчера, -- поторопился объясниться Глатц, заметив недоумение на лице Шемета, -- эта музыка завораживает, не правда ли?
– - Мне кажется, я бы тоже мог так сыграть, -- ответил Войцех, -- если удастся достать такой барабан. Может, они продадут мне один?
– - Они называются калангу, -- сообщил Глатц, -- и негры не расстанутся с ними ни за какие деньги. Впрочем, они вряд ли вообще понимают, что такое деньги. Но калангу -- священный барабан, его голосом говорят духи. В его ритме -- колдовская сила. Не боитесь, граф?