Черная стая
Шрифт:
Якоб Гримм, тоже соблазнившийся пирожными, словно в опровержение своих предыдущих жалоб на невыносимую скуку, с увлечением рассказывал собравшимся о недавно законченном им переводе скандинавских саг. Войцех, читавший Эдды еще в Варшаве у Лелевеля, с интересом присоединился к кружку, в котором приметил и Уве Глатца, внимательно прислушивавшегося к разговору.
– - Вот он, яркий пример единения поэзии, философии и религии!
– - воскликнул Шлегель. Его скошенный подбородок упирался в жесткие концы воротничка совершенно неромантическим образом, несколько портя впечатление от восторженности
– - Простые сердцем язычники предчувствовали истину, и только в простоте нравов -- истинная свобода духа.
– - Мне кажется, -- с улыбкой заметил Гримм, -- что это умозаключения, основанные на рассуждениях, а не на фактах. Наши предки даже более нас придавали значение условностям. Традиция заменяла им закон.
– - Но человеческие чувства проявлялись свободно!
– - сердито возразил Шлегель.
– - А героизм не подчинялся политической необходимости.
– - Вот граф вам может рассказать про героизм, -- Глатц кивнул в сторону Шемета, -- получите сведения из первых рук. Чем пахнет героизм, герр Шемет?
– - Грязью и кровью, -- сквозь зубы процедил Войцех, -- гнилыми сухарями и нестиранным бельем. Совершеннейшая простота нравов.
Шлегель демонстративно поморщился.
– - Простите, господа, -- он слегка поклонился, -- но мы говорим о поэзии, а не о приземленных реалиях. Единственное предназначение человечества -- запечатлеть божественную мысль на скрижалях природы. И поэтическое переосмысление грубой прозы жизни -- вот его истинная цель.
– - И вы считаете, что мы с ней хуже справляемся, чем наши предки?
– - иронически выгнув бровь, осведомился Гримм.
– - Покажите мне хоть одно современное произведение искусства, которое достигло бы величия и пафоса древних!
– - отпарировал Шлегель.
– - Прогресс, о котором твердили французские просветители, завел нас в тупик. Только возвращение к истокам может спасти человечество от гибели.
– - Непременно подам совет госпоже фон Арнштейн в следующий раз угостить гостей ячменными лепешками и пивом, а не пирожными и шампанским, -- тряхнул золотой гривой Уве, -- надеюсь, это приблизит нас к идеалу. Впрочем, мне это не грозит, я не ем пирожных. И пью только кьянти. Не хотите ли присоединиться, герр Шемет?
Войцех хотел. От возмущения высокопарными тирадами "толстого борова", как он мысленно окрестил про себя Шлегеля, пересохло в горле. Ироничный Уве, без сомнения, был значительно ближе к искомой поэтом простоте нравов, хотя и предпочитал кружевные жабо крахмальным воротничкам.
Калангу
Начало февраля согрело Вену почти весенним солнцем. Променады и сады наполнились гуляющей публикой, сбросившей надоевшие шубы и длинные пальто, кафе спешно выставляли столики на открытые веранды, на крышах чирикали разухабистые воробьи и ворковали влюбленные голуби.
Изображать из себя голубя Шемет решительно не желал. Раутов и балов, продолжавшихся с заката до утра, несмотря на начавшийся Великий пост, он старательно избегал, дома появлялся набегами, на прогулках держался подальше от темных аллей и укромных гротов. Но Доротее удавалось застать его врасплох в самых неожиданных местах, и приезда Жюстины Войцех ожидал, как правоверный иудей пришествия Машиаха.
Сравнение это пришло ему на ум после того как он вместе с Исааком осмотрел предложенный на съем особняк. Хозяева уже уехали,
– - Можешь не тревожиться, Исаак, -- Войцех похлопал спутника по плечу, -- по возвращении твои друзья найдут на месте все свои реликвии. Но ермолку за обедом носить не обещаю. Впрочем, креста на мне тоже нет, если это важно.
– - Господь не требует веры, господин граф, -- лукаво усмехнулся Шпигель, -- вера или есть, или ее нет. Ни увещевания, ни пытки, ни посулы не помогут обрести веру. Но могут вынудить солгать. Честность и уважение к иному взгляду на вещи -- кто мог бы требовать большего?
– - Уж точно не я, -- рассмеялся Войцех.
На первое заседание комиссии Войцех отправился с изрядным душевным волнением. Гумбольдт в самых общих чертах посвятил его в трудности стоявшей перед ним задачи. Далеко не все участники конгресса поддерживали идею отмены рабства и запрета работорговли. Испания и Португалия пугали дефицитом на рынке колониальных товаров, уменьшением доходов, прекращением налоговых поступлений. Представители Соединенных Штатов, присутствовавшие в Вене в качестве наблюдателей, ссылались на священное и нерушимое право частной собственности. К тому же многие поговаривали, что призывы к отмене работорговли -- всего лишь прикрытие для стремления Великобритании еще более упрочить свое господство на море.
Еще в декабре английский адмирал Уильям Сидни Смит, представлявший в Вене низложенного шведского короля Густава IV Адольфа, организовал в парке Аугартен сбор средств на борьбу с рабством. Берберские пираты столетиями промышляли захватом судов в Средиземном море, продавая захваченных моряков в рабство в Северную Африку. Прозванный "шведским рыцарем" Смит, насмотревшись за время службы во флоте на зверства и жестокости пиратов и других торговцев живым товаром, и теперь горел желанием организовать крестовый поход против позорной язвы человечества, призывая к освобождению не только белых, но и черных африканских рабов во всем цивилизованном мире.
Лорд Каслри, слухи о скорой отставке которого уже просочились в широкие круги, горячо поддерживал адмирала, и, за невозможностью добиться своих главных целей на Конгрессе, надеялся, что еще до отъезда в Лондон сумеет сдвинуть с мертвой точки хотя бы этот проект. Впервые представители разных стран собрались, чтобы решить вопросы, касающиеся не только межгосударственных разногласий, но и отношения к общим проблемам человечества.
В комиссию вошли как аболиционисты, так и апологеты рабства, и первое же заседание ознаменовалось бурными дебатами, чуть не перешедшими в потасовку. Лорд Каслри с трудом утихомирил горячие головы, и свидетельства очевидцев были, наконец, зачитаны перед собравшимися.