Черная вдова
Шрифт:
– Буду, говорит, вести параллельное журналистское расследование. Докопаюсь, мол, до истины. Потом выступит в печати "невзирая на лица"...
– Хамелеон, да и только!
– возмутился Чикуров.
– Вспомни фельетон, где он метал гром и молнии на голову бедного Васи Огородникова. И за что? За мягкотелость и либерализм по отношению к матерому взяточнику Цареградскому. Ратовал за решительность. А теперь, выходит, ратует за противоположное.
– Нашел от кого требовать принципиальности, - криво усмехнулся начальник следственной части и снова зашагал по комнате.
–
– Да полно тебе, Олег...
– пытался успокоить шефа Чикуров.
– Помни мое слово, этот борзописец сделает все, чтобы развалить следствие по южноморскому делу! Ты даже не представляешь, чем для меня будет появление критического материала в печати!
– Не понимаю, чего ты так испугался какого-то Мелковского?
– У меня уже два выговора! Понимаешь, два!
– Разберешься с Журом, позвони, хорошо?
– попросил Чикуров.
– Непременно, - пообещал шеф.
Попрощавшись с Вербиковым, Игорь Андреевич вернулся к себе, но работа не шла: мысли постоянно возвращались к ЧП в Средневолжске. Сама по себе история была отвратительной, да плюс ко всему еще создавала массу трудностей для следствия. Теперь необходимо подыскивать нового оперативника, вводить в курс. А для этого нужно время. Время, которого и так не хватало.
На следующий день с утра Игорь Андреевич позвонил судебно-медицинскому эксперту. Тот как раз сидел над составлением заключения по результатам вскрытия трупа Скворцова-Шанявского.
Извинившись за свое нетерпение, следователь попросил поделиться выводами.
– Вывод однозначный, - ответил врач.
– Самоубийство. На большом и указательных пальцах правой руки имеются легкие порезы, что вполне естественно, когда сам орудуешь бритвенным лезвием.
– На теле были еще кровоподтеки, - напомнил Чикуров.
– Да, кровоподтеки, ссадины и зажившие ранки... Происхождение кровоподтеков и ссадин на обеих запястьях рук - это следы не то борьбы, не то сдавливания. Возможно, покойному связывали руки веревкой или еще чем-то мягким. А вот затянувшиеся струпьями ранки на груди - не что иное, как ожоги.
– Какого рода?
– Прижигали раскаленным круглым предметом, скорее всего - сигаретой.
– И как задолго до смерти?
– Думаю, дня за три-четыре, - ответил судмедэксперт и в завершение сказал: - Подошлите кого-нибудь за заключением часиков в пять.
– Хорошо, - пообещал следователь и подумал: кого это он может послать? Все приходится самому, на своих двоих.
Он снова прочитал предсмертную записку Скворцова-Шанявского.
"Выходит, "истязания" - выражение не фигуральное, - решил Чикуров. Кто-то издевался над Валерием Платоновичем. Причем с особой жестокостью. Но зачем? Чего хотели добиться от него? Сведений, действий? Что-то вымогали? А может, мстили?"
Следователь вынул из сейфа целлофановый пакет с окурком сигареты, найденным под креслом в квартире, которую снимал покойный. Человек, бросивший окурок, был, по-видимому,
На листке перекидного календаря было записано: "Жоголь". Он, вероятно, мог сообщить что-нибудь о Скворцове-Шанявском. Вчера по этому номеру телефона никто не отвечал. Игорь Андреевич набрал его снова. Трубку взяла женщина.
– Будьте добры, позовите Леонида Анисимовича, - попросил Чикуров.
Негромкий, надтреснутый, как это бывает у пожилых и больных, голос поинтересовался:
– А кто его спрашивает?
– Следователь прокуратуры Чикуров, - представился Игорь Андреевич.
– Так ведь Леонид Анисимович у вас.
– Где у нас?
– не понял Чикуров.
– В прокуратуре города, арестован.
– Кем? Давно?
Но в трубке раздались короткие гудки.
– Вот те на!
– присвистнул Игорь Андреевич и после некоторого раздумья позвонил в прокуратуру города.
Там подтвердили, что бывший заместитель директора одного из крупнейших гастрономов столицы Л.А.Жоголь действительно находится под следствием, а дело в производстве у следователя по особо важным делам прокуратуры города Москвы Василия Лукича Огородникова.
Игорь Андреевич тут же набрал номер своего приятеля.
– Привет, товарищ важняк!
– весело сказал он, услышав в трубке голос Василия Лукича.
– Здравствуй, Игорек!
– Огородников обрадовался другу.
– Ты, кажется, ведешь дело Жоголя?
– Ну?
– Поделись, за что его привлекли?
– За целый букет...
– На какой стадии дело?
– Через недельку понесу утверждать обвинительное заключение. Между прочим, я тебе рассказывал об этом деле.
– Когда?
– Здрасьте! Помнишь, мы столкнулись на Кузнецком?
– А, кажется, это из-за него ты и попал в фельетон?
– Совершенно верно. Ну а тебе-то для чего Жоголь?
Игорь Андреевич коротко объяснил и сказал, что хотел бы допросить бывшего замдиректора гастронома.
– Это можно. Как раз сегодня я провожу последнюю очную ставку, и Жоголя привезут сюда, в горпрокуратуру. Жду.
Чикуров отправился на Новокузнецкую улицу.
Подследственного должны были доставить через полчаса.
– Эх, перестройка, перестройка, - вздыхал Огородников.
– Для одних надежда! Другие же под видом перемен сводят счеты, топят ближнего, чтобы урвать должность потеплее да зарплату пожирнее.
– Он похлопал по внушительной стопке томов уголовного дела.
– Как в данном случае... Со временем негусто, так что я самую суть.
– Давай.
– Если ты помнишь, - начал Василий Лукич, - арестовали за взятки директора гастронома Цареградского. Взяли с поличным. Работники магазина все, как один, показали: брал, систематически. А один Цареградский отрицает начисто. Понятно, кому охота на нары? Но я засомневался: уж больно гладенько ложатся обвинения против директора. Да и вел он себя, по словам подчиненных, не так...