Черная вдова
Шрифт:
– Ты уж разузнай, когда похороны и прочее... Где, когда...
– Конечно, конечно, - кивнул Глеб, понимая, что у брата с матерью какое-то двусмысленное положение, и встречать, а тем паче распоряжаться, они не могут. Да и находиться среди посторонних людей неловко.
– Пойду я, Родион. Злата, наверное, уже дома... Поговорю и сразу сообщу.
Сказав матери, что он скоро вернется, Глеб вышел от тети Полины. Его обогнала ватага ребятишек, перебрасывающихся снежками. Прошли мимо два парня и две девушки с непокрытыми головами, в расстегнутых пальто, со смехом обсуждая какого-то
Он поймал себя на мысли, что его уже занимают не какие-то абстрактные вселенские проблемы, а земные. Триста рублей, которые он по просьбе отца проиграл позавчера Вербицкому, - вот о чем думал Глеб. Батя сказал тогда, что компенсирует. Но не скажешь же об этом мачехе сейчас. А деньги нужны позарез. Дома, в Средневолжске, семейную казну опустошила, наверное, встреча Нового года. Допусти Лену до рынка и магазинов, так не остановится, пока не спустит последний рубль.
"Может, намекнуть все-таки Злате?
– колебался Глеб.
– Нет, неудобно..."
В особняке он снова застал только жену. Мачеха еще не вернулась. Лена заставила мужа поесть, хотя, честно говоря, особенно настаивать не пришлось: Глеб почувствовал зверский голод. Да и уж больно аппетитно выглядели закуски, приготовленные к встрече Нового года, так никем и не тронутые. Он поглощал еду молча, под болтовню жены, и почти не слушал: как говорится, в одно ухо влетало, а из другого вылетало. Мысли его теперь вертелись вокруг профессора: застанет Ярцев его в Средневолжске или тот укатит в Москву. А встретиться надо обязательно.
– ...Насчет мебели мы договоримся, я думаю, - вдруг дошли до сознания Глеба слова жены.
– Какой мебели?
– переспросил он.
– Отцовской, какой же еще!
– удивилась Лена.
– Ты о чем?
– перестал есть Глеб.
– О том, что мы с тобой переедем на проспект Свободы...
– А твою квартиру?
– Отдадим Злате Леонидовне. Вот я и считаю, что нашу мебель мы оставим ей. Модная, современная... А отцовская пусть так и останется у нас. Сейчас стиль ретро очень ценится... Гарнитур из карельской березы! Девчонки умрут от зависти!
– Постой, - снова взял вилку Ярцев.
– С чего ты взяла, что Злата захочет к нам, на Большую Бурлацкую?
– Она сама намекнула, что в деревне ни за что не останется. Все загонит.
– Лена обвела вокруг руками.
– И в город. Говорит, ей здесь делать нечего. А что? Злата теперь вдова, ей в городе площадь нужна. Нам ведь четырехкомнатная квартира - во!
– провела она ладонью выше головы.
– Короче, все уже решили, - усмехнулся Глеб.
– Ты сам подумай, - убеждала его жена, - ну как она сделает себе прописку в Средневолжске? Прописана в совхозе...
– О, господи!
– вырвалось у Глеба.
– Миленький, чем-то ведь мы должны помочь! Не чужая...
– Скажи уж честно, тебе самой не терпится перебраться в отцовскую квартиру, - недовольно пробурчал Ярцев.
– Но ведь ты не такой дурак, чтобы сдать ее государству, - с обидой сказала Лена.
–
Видя, что муж все сильнее мрачнеет, она замолчала, шмыгнув носом.
– Лена, дорогая, - вздохнул он, - неужели обо всем этом нужно именно сегодня, сейчас?
– Прости, Глеб, прости, милый!
– спохватилась Лена.
– Конечно, я дура! Тебе так тяжело, а я...
– Она махнула рукой.
Что-то в поведении жены насторожило Глеба. Нет, она была внимательна, ласкова, в ее искреннем сочувствии он не сомневался, но почему иной раз, встречаясь взглядом с ним, отводит глаза?
У Ярцева на языке так и вертелся вопрос, что это с ней, но мимо окна прошли Злата Леонидовна, Надежда Егоровна и какой-то полный мужчина, кажется, тот, что был заместителем отца.
Глеб внутренне собрался: предстоял печальный разговор о похоронах и связанных с ними других невеселых делах.
Часть вторая
Сойдя с поезда в Трускавце, Орыся взяла "Волгу" частника, хотя идти пешком до дома - не больше пятнадцати минут. Не хотелось встречаться с кем-нибудь из знакомых. Водитель "Волги" и тот знал ее. Но, несмотря на это, он взял с нее трояк не моргнув глазом.
Родная калитка, расчищенная от снега дорожка до двухэтажного особняка. Однако Орыся прошмыгнула во флигелек во дворе. В нем было жарко, пахло свежесваренным борщом. Не успела она снять шубу, как хлопнула входная дверь.
– Слава богу, приехала!
– радостно обняла ее Екатерина Петровна. Чуяло мое сердечко, что сегодня воротишься. С утра вон протопила, прибрала... Небось голодная с дороги?
– Спасибо, тетя Катя, - устало ответила Орыся, стягивая с себя сапоги.
– Есть не хочу. Прилягу. Голова разболелась.
– Тогда в постель, в постель, - захлопотала Екатерина Петровна, разбирая кровать.
– Это сейчас для тебя самое милое дело.
Пока Орыся раздевалась, она успела сообщить новости, накопившиеся за неделю отсутствия хозяйки. И дом и флигель принадлежали Орысе.
– Ну, я побежала, - сказала тетя Катя.
– Уборку кончать надо.
Напоследок она положила на тумбочку возле кровати деньги. Аккуратно сложенные десятки к десяткам, пятерки к пятеркам, рубли к рублям - плата от постояльцев. Можно было не считать: Екатерина Петровна ни копейки не положит в свой карман.
Орыся легла, прикрыла глаза. Качало, словно она все еще ехала в поезде. В голове плыли вокзалы, люди, улицы Средневолжска, по которым Орыся совсем недавно бродила чужая и неприкаянная. В памяти встала самая болезненная, самая щемящая душу картина - заснеженный двор детского садика, полный веселых ребятишек, которые катались с ледяной горки, лепили снежную бабу. Глядя сквозь щель в заборе, Орыся сразу увидела своего Димку. В клетчатых штанишках, коричневой курточке с капюшоном. Он даже не подозревал, что в десяти метрах находится родная мать, которая жадно ловит каждое его движение. На одно мгновение ей показалось, что он посмотрел в ее сторону. У Орыси дрогнуло сердце: неужели почувствовал?