Черная вдова
Шрифт:
– Медведь же, не заяц...
– нахмурился Скворцов-Шанявский.
– Ваш медведь стоит за дверью и плачет, - улыбнулась женщина и поднялась.
– Два-три дня я вас понаблюдаю. Медсестра из приемного покоя сейчас занята, оформим попозже. Не вставайте пока.
И вышла, оставив профессора в недоумении насчет медведя.
В комнату буквально влетел Иркабаев, а с ним... Орыся!
Да, да, это была она, хотя узнать в молодой заплаканной женщине ту Орысю, что видел Скворцов-Шанявский в Средневолжске, было трудно.
–
– бросилась она к кровати.
– Я не хотела, честное слово!
Профессор и вовсе опешил, не понимая, какое отношение имеет Орыся к тому, что он в больнице. Валерия Платоновича больше занимал вопрос, каким образом она так преобразилась. Он все еще не мог поверить, что та невзрачная, какая-то забитая, некрасиво одетая женщина - истинная красавица!
А Орыся продолжала:
– Я так обрадовалась, увидев вас...
– Я тоже... тоже рад!
– профессор схватил протянутые к нему руки. Ругал себя, что не взял ваш адрес. Да вы садитесь, садитесь!
– Господи, я так испугалась!
– присела на краешек койки Орыся.
– Дура, надо было подумать!
– Объясните наконец, о чем это вы?
– спросил Скворцов-Шанявский, не выпуская ее рук и радуясь, что она не пытается их высвободить. Он откровенно любовался редкой красотой.
– Так это же я...
– пролепетала Орыся.
– Ну, лапу вам на плечо...
– Вы?
– изумился профессор.
– Да, - кивнула Орыся.
– Я работаю у фотографа.
Тут только до Валерия Платоновича дошел смысл происшедшего.
Он не знал, как реагировать. "Шутка" могла плохо кончиться.
– А что, получилось довольно натурально!
– бодро сказал профессор.
Он даже посмеялся над собой и попытался реабилитироваться перед Орысей, объяснив свой обморок тем, что находился под впечатлением событий, случившихся незадолго в лесопарке.
Орыся вновь стала просить прощения за легкомысленный поступок, но Валерий Платонович замахал руками:
– Полно вам, инцидент исчерпан! Нет худа без добра: вы рядом, и это чудно!
– Ну, слава богу, - немного успокоилась Орыся.
– Одного не пойму, - сказал профессор.
– Вы, с вашими внешними данными, и прячетесь в шкуру!
– А мне нравится, - ответила Орыся.
– Работка - не бей лежачего. На свежем воздухе. Да и понять можно... Вы знаете, как любят сниматься рядом со мной? Вернее, якобы с живым медведем! Отбоя нет!
– Я предпочел бы в таком виде, какая вы сейчас, - улыбнулся Валерий Платонович.
– Верно, Мансур Ниязович?
– повернулся он к Иркабаеву, смиренно стоящему у изголовья кровати.
Тот развел руками, закатил глаза, давая понять, что это было бы верхом блаженства.
Их беседу прервала врач, появившаяся в палате с медсестрой. Она вежливо попросила Иркабаева и Орысю удалиться, так как больной нуждался в покое. Те попрощались и вышли, пообещав
Скворцов-Шанявский облачился в больничную одежду. Заполняя карту, врач поинтересовалась, случались ли у него подобные обмороки раньше.
– Не припомню, - ответил профессор.
– Возраст, дорогой доктор! Нервы уже не те. Поверьте, я не из трусливых. Но ведь зверь!.. Не знаешь, что у него на уме. Знали бы вы меня в молодости! Шел на вражескую пулю и не думал о смерти! Сам черт не брат!
– Воевали, значит?
– уточнила доктор.
– И где! В частях особого назначения! В тылу у немцев подрывал поезда, склады с боеприпасами и горючим. Не раз случалось отбиваться чуть ли не голыми руками от вооруженных до зубов фрицев!
– профессор грустно улыбнулся.
– Конечно, глядя теперь на меня, в это трудно поверить. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь, - было, доктор, было!
– Почему же трудно?
– пожала плечами врач.
– Тело у вас сбитое, крепкое, как у атлета.
– Эх, кабы еще не этот чертов желчный пузырь!
– произнес в сердцах Скворцов-Шанявский.
– Не волнуйтесь, вылечат, - с улыбкой обнадежила его доктор.
Закончив оформление больничной карты, она порекомендовала профессору заснуть - это для него сейчас было наилучшим лекарством.
На следующий день первым посетил Скворцова-Шанявского Иркабаев. Он заявился с сумкой, из которой по палате разнесся аромат знойного узбекского лета. Расспросив Валерия Платоновича о здоровье, Мансур Ниязович торжественно вынул гостинец - оплетенную каким-то засохшим растением дыню и тяжелую гроздь винограда.
– Откуда такое чудо?
– всплеснул руками профессор.
– Из дома земляк привез.
– Но ведь еще только конец весны?
– удивился Скворцов-Шанявский.
– У нас умеют сохранять, - пояснил Иркабаев.
– С осени и почти до нового урожая держится. Даже слаще становится... Кушайте, дорогой Валерий Платонович, силы дает, скорей поправитесь.
И вот, когда он был уверен, что Орыся не придет, в дверь постучали.
– Да-да!
– откликнулся профессор.
Сердце его забилось от счастья - в палату входила она! В накинутом на плечи белом халате, в модных брючках до щиколоток, блузке с бантом и пиджаке с широкими прямыми плечами.
Однако радость Скворцова-Шанявского несколько померкла, когда вслед за Орысей, робко протиснувшись в дверь, вошел патлатый фотограф. В руках у Сегеди была объемистая сумка.
– Извините, Валерий Платонович, - после взаимных приветствий сказала Орыся, - никак раньше не могли. Ни минуты свободной! Как назло, клиент за клиентом! Даже очередь...
– Радоваться надо, - улыбнулся профессор.
– Небось выполнили план.
– Перевыполнили!
– ответил мастер художественной фотографии, ища, куда бы выложить содержимое сумки.