Черная вдова
Шрифт:
Леонид Анисимович, лет пятидесяти, в безупречно белой рубашке с закатанными рукавами и при галстуке, благосклонно кивнул Ярцеву. Алик, сидевший рядом с водителем, протянул Глебу крепкую руку. Ему было за двадцать, и одет он был под стать Вербицкой - в светлых хлопчатобумажных "бананах" и майке с абстрактным рисунком на груди.
Леонид Анисимович тронул машину, аккуратно пробираясь сквозь ряд "иностранок", то и дело поглядывая по сторонам и в зеркало заднего вида.
Глебу показалось, что он рассматривает его.
"Что это за белая мышь?" - подумал Ярцев.
У
Рядом с ним Алик гляделся ядреным яблоком - каштановая шевелюра, румянец во всю щеку, проступающий даже сквозь загар.
– Глеб, прошу обратить внимание на торжественность момента: едешь рядом с самим Александром Еремеевым. Надежда русской поэзии!
– сказала Виктория.
– Очень приятно, - в тон ей ответил Ярцев, чувствуя, однако, неловкость: в словах Вики звучала нескрываемая ирония, а объект ее тут же, в машине.
Но, взглянув на Алика, Глеб понял: тот и не собирается обижаться, наоборот, комплимент девушки доставил ему истинное удовольствие - Еремеев расплылся в самодовольной улыбке.
Вокруг бурлила, шумела Москва. "Волга" двигалась в плотном потоке машин.
Будучи сам водителем, Глеб отметил про себя, что Леонид Анисимович классный шофер. Так спокойно и плавно вести автомобиль на нервных московских перекрестках может только истинный мастер.
Глеб гадал, кто такой Леонид Анисимович. Друг Николая Николаевича? Вполне может быть. На человека из художественной среды он вроде не похож.
Тем временем сидящие впереди мужчины стали обсуждать, как лучше выехать на нужное шоссе, а Вербицкая спросила:
– В отпуск приехал, отдохнуть?
– Скорее - в командировку, - ответил Ярцев.
– В ноябре у меня защита, надо в Ленинке посидеть, в архивы заглянуть.
Глеб лукавил. Конечно, отправляясь в Москву, у него было в плане посетить Ленинскую библиотеку. Но главное, для чего он приехал, - вплотную заняться обменом средневолжской квартиры, доставшейся от отца.
Мечта переехать в столицу жила в его мыслях давно. И вообще, в их семье это было вроде заветной цели. Идефикс. И наверное, в сына вложил ее Семен Матвеевич. Ему самому, увы, осуществить задуманное не удалось. Отец успокоился на тихом деревенском кладбище, а Глеб словно принял эстафету от Ярцева-старшего. Он даже считал, что ему куда нужнее перебраться в Москву. Впереди - целая жизнь, которую можно и должно сделать в самом главном городе страны. Средневолжск казался Глебу чем-то вроде костюмчика, из которого он уже вырос. Университет, окружающие давно приелись, а главное, не соответствовали, по мнению Ярцева, его способностям и возможностям. Он мог проявить себя, развернуться только там, где решались глобальные проблемы исторической науки, где имелись академические институты, задающие тон всем остальным, где из первых рук раздавались положения, почет и привилегии.
И вот сейчас у него стала появляться уверенность, что переезд произойдет так же гладко и успешно, как он поселился сегодня в одной из лучших гостиниц Москвы.
–
– спохватившись, спросил Глеб.
– Мама?
Этим следовало поинтересоваться пораньше.
– У него теперь забот больше, чем в главке, - ответила серьезно Вика.
– Ядохимикаты, удобрения, посадочный материал, ранние овощи... Ни минуты покоя. Ужас!
– Так его назначили?.. Представляю, сколько легло на плечи, понимающе кивнул Глеб.
– Целых шесть соток!
– округлила глаза Виктория.
В машине заулыбались. Глеб понял, что его разыгрывают.
– Он теперь командует на своем участке в садовом кооперативе, пояснила Вербицкая.
– Пенсионер... Мы к нему наведаемся. Старикан будет рад тебя видеть.
Машина вырвалась наконец на загородное шоссе.
Леонид Анисимович прибавил скорость.
– Когда ты наконец подаришь сборник?
– спросила Вика Еремеева.
– Не волнуйся, тебе первой презентую, - ответил Алик, в голосе которого послышались грустные нотки.
– В издательстве мурыжат...
– Драться за себя надо, - подзадоривала его Вербицкая.
– Ты что, с луны свалилась?
– обернулся к ней Еремеев.
– Или прикидываешься? Сама же знаешь, как относятся к нам, молодым! Эти заслуженные, со званиями, лауреаты обступили все кормушки, как тараканы. Насмерть стоят! Не дай бог проскочит что-то талантливое, яркое! Что же тогда будут делать они, серые и убогие?
– Это ты зря, братец, - заметил Леонид Анисимович.
– Зачем так мрачно?
– Я еще мягко выразился!
– распалился поэт.
– Из года в год, десятилетиями, одни и те же имена! Словно Россия оскудела на новые таланты! Это же мафия: друг друга хвалят, друг друга издают, друг друга награждают...
– Настоящий талант все равно пробьется, - не соглашался Леонид Анисимович.
– Рано или поздно признают.
– Ну да, сначала в гроб положат, а уже потом слезу утирают: какого человека потеряли!
– Видя, что Леонид Анисимович хочет что-то возразить, не дал: - Да-да, так было с Николаем Рубцовым, Вампиловым, Высоцким" Шукшиным! При жизни их не больно чествовали. В президиумы не сажали, наградами не забрасывали...
– Шукшину же дали Ленинскую, - сказала Вика.
– Посмертно!
– грозно поднял палец Алик.
– Когда уже стал не опасен для маршалов и генералов от литературы.
– Зол ты, Алик, зол, - попытался успокоить его Леонид Анисимович.
– А злость - плохой советчик. Я не хочу спорить с тобой, но, как мне кажется, для того, чтобы писать стоящие книги, нужно узнать, почем фунт лиха.
– Давайте, давайте, - осклабился Алик, - еще про Горького скажите, про его университеты...
Ярцев слушал и любовался прекрасной природой Подмосковья. Березовые рощи сменялись вековыми соснами, потом они ехали мимо густого молодого ельника. Проскочили какой-то дачный поселок с богатыми домами на обширных участках. Затем дорога углубилась в лес, и "Волга" некоторое время мчалась одна: не было ни встречных, ни попутных машин. Слева мелькнула голубая ширь, запятнанная белыми парусами яхт.