Черная заря
Шрифт:
Андрей выпучил глаза от удивления:
— Вы че, тут все дураки собрались?!
Шестак засмеялся:
— Я пошутил, извините, товарищ старший лейтенант! Не со зла!
Андрей и сам рассмеялся, наглядно представив себе картину такой бани.
— На самом деле мы, конечно, моемся, как все нормальные люди. Вон бочка на двести литров. — Шестак сделал несколько шагов в сторону и поднял с земли круглую металлическую крышку. Под ней находилась вкопанная в землю металлическая бочка с водой. — Раз в три-четыре дня водовозка приезжает и заполняет ее. Помыться хватает.
— А с чего тогда вши?
— Их к нам со складов
— Слушай, а почему ты их бронетранспортерами называешь? — спросил Андрей, который никогда в жизни вшей не видел и думал о них, как о вымерших динозаврах.
— Да потому, что когда вошку ногтями давишь, то она — щ-щ-е-елк! — Шестак показал, сдавив меж собой ногти больших пальцев на руках.
— Так, с гигиеной мне все ясно — образцово! А что у нас со жратвой?
— Горячее в термосах привозят в обед из роты. В остальном рубаем сухпай. Но мы тут сами кое-что придумываем для разнообразия.
— Что, например?
— Вечером на ужин угостим, — загадочно сказал Шестак. — Я уже задание дал, чтоб сегодня приготовили деликатес в честь прибытия командира взвода.
— Ну, посмотрим, посмотрим, — улыбнулся Андрей.
Они прошлись по траншеям. Андрей обратил внимание на грамотно расположенные огневые точки, охватывающие все секторы обстрела.
В это время из бэтээра показалась голова бойца в шлемофоне. Боец громко крикнул в их сторону:
— Птицу на связь!
Андрей быстро забрался в БТР к рации и надел шлемофон.
— Птица на связи, прием!
В наушниках раздался голос:
— Птица! Я Бочок! Как слышишь, прием?
— Бочок! Я Птица, слышу хорошо, прием!
— Поздравляю с прибытием!
— Спасибо!
— До встречи!
— Пока!
Андрей снял шлемофон и вылез на броню. Он отыскал взглядом Шестака, покуривающего в окопе, подошел и тоже закурил. Его интересовал еще один вопрос.
— Барсегян говорил, что позавчера ночью нападение на вас было? Расскажи.
Шестак, сделав глубокую затяжку, докурил сигарету до ногтей и отбросил ее за бруствер.
— Да особенно и нечего рассказывать. Вся потеха минут двадцать длилась. Дело было перед рассветом. Самое паскудное время для глаз. Ночью здесь такая яркая луна — книжки читать можно. А к утру, когда небо сереет, луна блекнет. Вот в это время видимость сильно ухудшается и сознание чумовое делается, всякое померещиться может. Люди от таких ночных стояний за две недели уже подустали, нет-нет да и пальнет кто-нибудь по воздуху. Нашатырем только и спасаемся. У каждого бойца по пузырьку. Ваш — у меня, потом отдам. Нюхнешь! Сразу в мозгах ясность! Ну вот. На левом фланге у нас в ту ночь Артист стоял — рядовой Дудкин. Потом рассказывал: «Вижу тени по бугоркам, а разобрать не могу, то ли шакалы, то ли просто в глазах от усталости рябит. Пульнул по ним на всякий случай». А
— А почему постоянно не светите прожектором ночью?
— Пробовали поначалу. Только это еще хуже! От него аккумуляторы на бэтээре садятся быстро, и электроспуски пулеметов не работают. А если двигатели постоянно заводить, чтоб аккумуляторы заряжались, то задохнемся в окопах от вони. К тому же прожектор — хорошая мишень, прострелят быстро, а после света пока глаза привыкнут к темноте, нас быстро духи уделают. Вот в момент стрельбы, когда он с пулеметами вместе включился, это другое дело. — Шестак повел вытянутой рукой с кулаком из стороны в сторону. — Отлично духам накосорезили! Как говорит наш Артист, сценка достигла апогея! Утром четверых убитых духов обыскали. В карманах пусто. Зарыли их вон там, за бугорком, чтоб не воняли. Из автоматов ихних иностранных постреляли, и все дела.
— Понятно. Сегодня ты спишь, я стою. Будем через ночь меняться, — распорядился Андрей.
— Это хорошо, через ночь. — Шестак довольно хмыкнул. — А то я каждую ночь с трех до шести с мужиками стоял.
— А почему Дудкин — Артист?
— Потому, что после дембеля он хочет на артиста поступать. Каждый день репетирует, стихи нам читает, пляшет. В общем, клоун в каске! А так отличный парень. Он у нас башенный пулеметчик. Он из Москвы. Учился в институте на журналиста. После первого курса выгнали — на занятия не ходил, балбес.
— Ну а ты на кого учиться собрался?
Шестак хитро посмотрел на Андрея, снова улыбнулся и намеренно медленно и четко произнес:
— Я военным быть не хочу. Я хочу быть нормальным геологом. Вот дембельнусь, поступлю в техникум геологоразведки. Буду потом по тайге ходить, ископаемые искать.
— А почему в техникум, а не в институт?
— Грамотешки у меня маловато для института. Экзамены не сдам. Я у себя в деревне восьмилетку закончил, а десятилетка в соседнем селе за шесть километров. Когда пойдешь на учебу, когда не пойдешь. Родителям больше помогал по хозяйству, скотину пас в колхозе да тяпкой махал в поле. Правда, аттестат за десятилетку мне дали. Но дуб дубом, — Шестак постучал себя пальцем по голове. — Какой мне институт? Хоть бы в техникум взяли на заочное.
— Ну, это ты зря, брат. Вот в училище тебя взяли бы, подтянули бы в учебе, высшее образование получил бы, — пытался подвести мотивировку Андрей.
— Не-е, — снова хихикнул Шестак. — Я военным быть не хочу, хочу быть геологом.
— Ну, раз хочешь, значит, будешь. Но подумай. Ладно, иди, — Андрей похлопал его по плечу.
Шестак прошел по траншее, остановился в конце нее, рядом с солдатом, несшим службу, и стал что-то ему говорить, глядя на него снизу вверх, слегка размахивая руками.