Чёрная жемчужина Аира
Шрифт:
Понял, что они были правы лишь тогда, когда стало слишком поздно. Когда Летиция вошла на веранду… Когда начала говорить... Он понял, что с каждым словом, с каждым взглядом он всё глубже тонет в пучине её очарования и собственного острого желания, чтобы так было всегда. Чтобы она сидела с ним за столом не только сегодня, а каждый вечер изо дня в день. Чтобы говорила и улыбалась ему, смущённо трогая рукой локон на плече…
И, глядя на Летицию, он понимал, что чувствует проклятое притяжение даже лёгкими, с наслаждением вдыхая отравленный воздух между ними, он чувствует его кожей, губами, пальцами, которые покалывает от желания дотронуться
Но самой адской пыткой было смотреть, как она испытывает то же самое, как она вся горит. Как дрожат её руки, как улыбка замирает в уголках губ и трепещут ресницы, и она гладит пальцами ножку бокала, пытаясь унять волнение, а он как безумец следит за этим движением и представляет так ярко, как эти пальцы вот так же касаются его щеки…
Смотреть и не иметь возможности сделать шаг навстречу.
Весь день он думал о том, как решить ситуацию с Лавалями. Вспоминал всех знакомых, перебирал варианты, где можно занять денег и откупиться от банка. Но, увы, ещё три недели назад всё было не так плохо, а сейчас ни один ростовщик в городе не ссудит ему даже сто экю.
И вот оно, его счастье, сидит напротив, а он бессилен что-либо сделать. И весь его план, вся его надежда — колдовство отца Джоэля и ритуал, который должен помочь и освободить их друг от друга.
К чёрту ритуал! Да он не хочет этой свободы! Не хочет обрывать эту связь…
Он хочет утонуть в ней и раствориться, ведь это притяжение взаимно. И он видит в глазах Летиции, что она испытывает те же самые чувства.
Какая же это пытка…
Шарль сегодня утром долго и упорно убеждал его отвезти Летицию в Альбервилль. Раз он против женитьбы Грегуара на ней, то пусть снимет ей дом на Высоком Валу. Как он сказал, с её нынешней репутацией, после всего, что о ней говорили в городе, после всего, что уже произошло, это будет вполне себе выход для них. И кто знает, как ещё с ней поступит Анри Бернар, когда вся эта история дойдёт до его ушей. Может, он и выставит её с плантации.
Конечно, в чём-то дядя был прав, и Летиции не стоило здесь находиться. Но, увы, Эдгар ничего не мог с собой поделать. Он, разумеется, мог просто попросить Рене отвезти её к деду, сказав, что они приплыли вместе из Альбервилля, и можно было сделать это прямо сегодня, прямо сейчас, или ещё вчера, но…
…но это было выше его сил. Он вырвал у судьбы эти два дня. Эту небольшую отсрочку, которая для него была так же ценна, как для любого приговорённого к казни лишние два дня жизни.
И он понимал, что это всё зелье, что это притяжение нужно просто преодолеть, дождаться ритуала и всё. Но стоило мыслям вернуться к Летиции, вспомнить, как она смотрела на него и смущалась, то краснея, то бледнея, вспомнить слёзы благодарности в её глазах, тонкие пальцы, сжимавшие чашку, её губы, и сила воли покидала Эдгара напрочь.
В какой-то момент, сидя за столом, глядя на дрожащее марево светлячков и слушая её рассказ о Марсуэне, он осознал, что с каждым мгновеньем запутывается всё сильнее и сильнее, и чем дольше Летиция здесь, тем труднее ему будет её отпустить. Но здравый смысл на этот раз проиграл битву его сердцу, хотя он уже начинал понимать, что никаким зельем не оправдаешь то, что он чувствует сейчас. Не только физическое желание… Ему нравится не просто быть рядом с Летицией, касаться её и целовать. Нет, ему хочется большего — заботиться о ней, оберегать, знать,
И рядом с ней даже эти чёртовы болота, казалось, наполнены каким-то волшебством, а не гнилой водой и аллигаторами.
У него давно не было такого чудесного вечера, и он едва не придушил Шарля за то, что тот вообще явился домой, прервав их уединение. И лишь какими-то остатками рассудка, не растворившимися в омуте этого сладкого безумия, Эдгар понимал, что они не могут оставаться на этой веранде всю ночь. Как бы ему этого ни хотелось. А когда пришло время прощаться, он едва удержался, чтобы не взять Летицию за руку, но вовремя увидел в её глазах, что это им уже точно не преодолеть. Если он сейчас возьмёт её за руку, то она пойдёт за ним, и никакая сила в мире не сможет их разъединить.
Он сбежал так поспешно, как только мог. Окунул голову в ведро с водой на кухне, перепугав до смерти Лунэт, и, схватив жемчужину, пошёл к отцу Джоэлю.
— Забирай её вместе с этим проклятьем, — произнёс хрипло, сдирая с шеи галстук и швыряя его в угол, — только освободи нас от всего этого!
Он бросил жемчужину в глиняную плошку, стоявшую на табурете, и она глухо стукнула, закачалась, ловя поверхностью блики от огарка свечи и переливаясь в дрожащем свете даже ярче, чем обычно.
— Проведи этот ритуал как можно скорее, и я сразу же после этого сниму с тебя кандалы и отпущу на все четыре стороны!
Отец Джоэль уже мог сидеть, его раны заживали на удивление быстро. Он облокотился и положил жемчужину на ладонь, поднёс ближе, вглядываясь в её чёрное нутро, и его глаза вспыхнули, загоревшись почти таким же блеском, как переливы перламутра. Он бережно спрятал её в мешочек на груди, тот, в котором ньоры обычно носят гри-гри, и кивнул со словами:
— Я всё сделаю, мсье Дюран, завтра на закате. Нужна мука, чёрный петух, бутылка рома и табак. И кое-какие травы — у вашей кухарки они есть. Прядь волос, её и ваша…
— Хорошо, всё будет. А после я тебя отпущу, — добавил Эдгар, уходя.
— Да, мсье Дюран, отпустите, — как эхо повторил отец Джоэль, — вы правильно поступаете. Да вознаградит вас Великий Эве!
Последних слов Эдгар уже не слышал. Он вышел, не зная, куда себя деть. Прихватил с кухни бутылку рома и стакан, поднялся наверх и быстро направился в свою комнату, стараясь не смотреть на дверь гостевой спальни, за которой скрылась Летиция. Служанка принесла кофейник и чашку, и он уселся в кресле, не зная, зачем вообще ему кофе сегодняшней ночью.
А если она придёт?
Нет, она не придёт.
Он налил ром и выпил залпом, а потом ещё раз. На что он надеется? Он отдал жемчужину, и предназначение даппи выполнено, ей больше незачем к нему приходить. Но он всё равно просидел полночи, прислушиваясь к звукам за окном, пытаясь утопить в роме своё отчаяние.
Она не пришла.
А на следующий день всё стало ещё хуже. Не считая похмелья и тоски, появилось ещё третье обстоятельство, которое угнетало похуже первых двух.