Чёрная жемчужина Аира
Шрифт:
Летиция не знала, что такого было в её словах, но она впервые увидела, как Эдгар улыбается. И он не просто улыбался, он рассмеялся и покачал головой, глядя на неё таким странным взглядом, будто увидел что-то диковинное. Но это был не смех осуждения, и не обычная насмешка над женской фантазией или глупостью. Улыбка разом преобразила его лицо, убрав с него всю серьёзность и отстранённость, и казалось, омолодила его лет на десять, превратив в мальчишку. И Летиция невольно рассмеялась в ответ.
— …Я сказала что-то очень глупое, да? — спросила она, приложив салфетку к губам и стискивая пальцами ножку бокала
— Вообще-то… Ты сказала то, о чём я многократно думал и сам, — ответил он, продолжая улыбаться, — я ведь учился в Старом Свете, и по образованию — инженер. И даже бывал в Хрустальном дворце и видел то, о чём ты говоришь. И до того, как я всё потерял, до того, как по стечению обстоятельств стал горе-плантатором, я работал на строительстве первой железной дороги, соединившей Реюньон и Вале-де-Мэй… Там, где раньше были телеги, мулы и дилижансы, теперь можно ехать первым классом в десятки раз быстрее. И я тоже думаю, что Альбервилль с его рабами давно и бесповоротно устарел. Он как черепаха, которая ползёт куда-то по старинке, пока основной мир летит вперёд на всех парах. И то, что ты сказала о машинах, которые заменят рабов… и остальное — это совпадение в наших мыслях, — он разом перестал улыбаться и добавил тихо, отодвигая в сторону бокал, — это было так, будто ты заглянула в мою душу, Летиция.
Её бросило в жар. Она поспешно стянула шаль, чувствуя, что почти задыхается, и выпила остатки вина, пытаясь скрыть своё смущение. У неё закружилась голова от одного этого взгляда, от его голоса, и от того, как он сказал последние слова. И где-то под рёбрами всё мгновенно скрутило в тугой клубок. А Эдгар всё смотрел, не отпуская, удерживая её взгляд своим, скользя им по губам, по шее, по плечам так, что Летиции казалось: под платьем запылает кожа.
— Ты сказал, что всё потерял… как это случилось? — спросила, наконец, пытаясь разорвать невыносимо-жаркую тишину, повисшую над столом.
Он говорил сухо, глядя куда-то в темноту, пронизанную сияющей вуалью светлячков. О своей жене и дочери, о пожаре, о том, как отец не ладил с матерью, как безумие медленно поглощало их семью, и о том, что не хочет быть плантатором…
Летиции казалось, что он говорил ей всё это потому, что в чём-то их истории похожи. Каждый из них оказался здесь не по своей воле. Каждый из них что-то потерял. Каждый был связан по рукам обстоятельствами и бежал от чего-то в этот край болот. И это странным образом их сближало. Их сближало всё, и даже то, что они говорили друг с другом на «ты» вопреки всем правилам вежливости и приличий. Они словно два человека, связанные общим преступлением, общим секретом или тайной, словно две души, прожившие общую жизнь в каком-то далёком прошлом. Почему она чувствовала именно так? Может, это всё магия того зелья, что дала им Мария?
И даже будущее их тоже странным образом похоже. Он должен жениться на Флёр, чтобы избежать последствий грядущего банкротства, а она должна устроить свою жизнь, уехав к деду, которого совершенно не помнит.
Они говорили так долго и увлечённо и даже не заметили, как ночь опустилась в долину Арбонны, а над болотами встала луна — большая, жёлтая и круглая, как кукурузная лепёшка, чуть надкушенная по нижнему краю. Над столом летали мотыльки и светлячки, бились в стёкла фонарей и иногда падали на стол,
Лягушачьи трели перемежались уханьем речного филина, и где-то на отмелях резвились выдры, с шумом прыгая с пирса в воду. Но Эдгар и Летиция почти не слышали этого, перейдя с грустной темы прошлого на разговоры о Старом Свете, и только когда со стороны протоки появились собаки, размахивая хвостами, стало понятно, что уже поздно. За ними следом появились Шарль и Грегуар. И хотя их приветствие было коротким, и они оба тут же ушли, но воцарившаяся за столом непринуждённая атмосфера разбилась вдребезги.
Сразу стало как-то прохладно, с Арбонны потянуло свежим ветром. Летиция заметила, что часть свечей давно погасла, и они сидят в полутьме, а это — как минимум — неприлично. И что бутылка вина ими выпита, и в голове сумбур, а в ногах тяжесть. И ей давно пора откланяться, но встать и уйти сейчас отсюда — это худшее наказание на свете. Ведь с каждым сказанным друг другу словом желание оставаться здесь, за одним столом с Эдгаром, становилось только сильнее. Но это было глупо и опасно. Это всё равно, что утолять жажду морской водой, ведь с каждым глотком пить хочется только сильнее.
— Кажется, я злоупотребил твоим временем, — Эдгар отложил салфетку и встал, — уже ночь, и ты, наверное, устала. Извини… Отец Джоэль сказал, что он проведет ритуал завтра вечером, на закате.
— Да, конечно, — пробормотала она, глядя в тарелку перед собой.
Он подошёл к ней и помог отодвинуть стул. Но прежде чем она поднялась, его руки подхватили упавшую вниз шаль, и Летиция почувствовала, как снизу-вверх по плечам скользнули его горячие ладони, набрасывая тонкую ткань. Она замерла, впитывая это прикосновение, чувствуя, как кружится голова и останавливается сердце, ощущая каждой клеточкой своего тела исходящее от Эдгара тепло и понимая, что вот прямо сейчас она падает в омут, вернуться из которого уже нельзя. Что если сейчас он возьмёт её за руку и поведёт за собой — она пойдёт. Даже не спросит куда. Потому что она похожа на одного из миллиона этих светлячков, этих глупых созданий, которые летят прямо в огонь, чтобы обжечь крылья и в итоге погибнуть.
Но он не взял её за руку и даже не посмотрел в глаза. Он попрощался как-то сухо и торопливо и быстро ушёл, пожелав доброй ночи. А Летиция подумала, что, наверное, это и чувствуют светлячки, попадая в пламя. Этот ожог разочарования. Но ведь именно это и правильно. И Эдгар поступил очень благородно. Но сейчас ей казалось, что она ненавидит и его, и себя. Его за это благородство и силу воли, а себя за эту слабость и то, что она не в силах подавить свои желания.
Она поднялась к себе в комнату, заперла дверь на засов, упала на кровать и беззвучно заплакала.
Глава 30. Ритуал
Это было ошибкой — оставить Летицию здесь.
Но Эдгар не понимал этого в то утро, когда выторговал у судьбы два лишних дня, чтобы побыть с ней рядом. И когда Эветт кричала на него, называя безумцем, тоже не понимал. И когда Рене Обьер отговаривал его от этой затеи…
Он ведь просто хочет ей помочь, сделать как лучше. Всего лишь два дня, что в них такого? Они ему нужны, очень нужны, для того чтобы разобраться во всём.