Чернее некуда

Марш Найо

Трой издала какой-то шелестящий звук.

Аллейн уселся в видавшее виды кресло.

— Раз уж я здесь и пока я не стал помехой вашей работе… — начал он.

— Мне, — перебил его Громобой, — ничто не может помешать.

— И отлично. Я вот подумал, не сможет ли Ваше превосходительство рассказать мне что-нибудь о двух людях из числа вчерашних гостей?

— Наше превосходительство может попробовать. Он такой смешной, — как бы в скобках заметил Громобой,

обращаясь к Трой, — с этими его «превосходительствами».

И опять к Аллейну:

— Я уже рассказал твоей жене о «Давидсоне».

— Я имею в виду брата и сестру Санскритов.

Громобой по-прежнему улыбался, но губы его сомкнулись.

— Я бы немного изменил позу, — сказал он.

— Нет, — откликнулась Трой, — не двигайтесь.

Ее рука уже летала над холстом.

— Санскриты, — повторил Аллейн. — Оба очень толстые.

— А! Да. Я знаю эту пару.

— У них есть связи с Нгомбваной?

— Коммерческие. Да. Они были импортерами галантерейных товаров.

— Были?

— Были, — без малейшего смущения ответил Громобой. — Теперь все распродали.

— Ты знал их лично?

— Мне их представляли.

— Они с охотой покинули страну?

— Полагаю, что нет, раз они теперь возвращаются.

— Что?

— По-моему, они собираются вернуться. Какие-то изменения в их планах. И сколько я понял, вернуться они хотят немедленно. Вообще они мало что значат.

— Громобой, — сказал Аллейн, — были у них какие-нибудь основания затаить против тебя злобу.

— Совершенно никаких. А что?

— Простая проверка. В конце концов, кто-то ведь пытался убить тебя на приеме.

— Что ж, ты не оставил для этого ни малейшей возможности. Как бы там ни было, они скорее должны испытывать ко мне благодарность.

— За что?

— Они же возвращаются назад при моем режиме. Прежнее правительство обошлось с ними довольно круто.

— Когда было принято решение? О возможности для них снова обосноваться в Нгомбване.

— Дай подумать… я бы сказал, около месяца назад. Может быть, несколько раньше.

— Но когда я навещал тебя три недели назад, я своими глазами видел Санскрита на ступенях его магазина. И там как раз закрашивали его имя.

— Вот тут ты ошибся, дорогой Рори. Скорее, я думаю, его подкрашивали заново.

— Понятно, — сказал Аллейн и, промолчав несколько секунд, спросил: — Они тебе нравятся? Санскриты.

— Нет, — ответил Громобой. — По-моему, они омерзительны.

— Тогда почему же…

— Человека ошибочно выслали. Он доказал свою правоту, — Громобой говорил со странной для него сдержанностью. — Теперь у него будет сколько угодно причин для того, чтобы чувствовать себя обязанным и не питать к нам вражды. Выбрось ты их из

головы.

— Пока я еще не выбросил — имелись у него основания для того, чтобы питать вражду к послу?

Еще более долгая пауза.

— Причины? У него? Никаких. Решительно никаких, — сказал Громобой. — Не знаю, что у тебя на уме, Рори, но если ты думаешь, будто этот человек мог совершить преступление, ты… как это называется… следование этой теории доставит тебе мало радости. Однако, — прибавил он, вновь обретая прежнюю живость, — нам не следует обсуждать эти дрянные материи в присутствии миссис Аллейн.

— Она нас не слышит, — сказал Аллейн.

Оттуда, где он сидел, ему была видна работающая Трой. Создавалось впечатление, что ее отношение к изображаемому преобразуется в некую субстанцию, стекающую через руку, ладонь, кисть, чтобы выплеснуться на холст. Аллейн никогда не видел ее работающей с таким стремительным пылом. Она издавала легкие, словно дыхание, звуки, о которых Аллейн обычно говорил, что это вдохновение просится наружу. И то что она делала, было великолепно — тайна в процессе ее творения.

— Она нас не слышит, — повторил он.

— Да? — спросил Громобой и добавил: — Что ж, это я понимаю, отлично понимаю.

И Аллейн испытал вдруг мгновенный прилив чувств, определить которые он бы не взялся.

— Правда, Громобой? — переспросил он. — Да, я тебе верю.

— Чуть-чуть влево, — сказала Трой. — Рори, если можно передвинь свое кресло. Вот так, хорошо. Спасибо.

Громобой терпеливо сохранял прежнюю позу, время проходило в молчании, поскольку и он, и Аллейн исчерпали имевшиеся у них темы для разговора. Теперь их связывало подобие хрупкого спокойствия.

Вскоре после половины седьмого Трой сказала, что натурщик ей пока больше не нужен. Громобой повел себя до крайности предупредительно. Возможно, сказал он, ей еще не хочется показывать того, что у нее получилось. Трой оторвала от холста долгий взгляд, приблизилась к Громобою, взяла его за руку и подвела к мольберту, посмотреть — что он и сделал, сохраняя полное молчание.

— Я в огромном долгу перед вами, — сказал он, наконец.

— А я перед вами, — ответила Трой. — Завтра утром, хорошо? Пока краски еще влажные.

— Завтра утром, — пообещал Громобой. — Все остальное отменяется без малейшего сожаления.

И он направился к выходу.

Аллейн проводил его до дверей студии. Внизу, у первой ступеньки стоял «млинзи». Спускаясь, Аллейн споткнулся и налетел на него. «Млинзи» со всхлипом втянул в себя воздух, но тут же стих. Аллейн залепетал какие-то извинения, шедший впереди Громобой обернулся.

— Я ненароком причинил ему боль, — сказал Аллейн. — Извинись перед ним от моего имени.