Черниговка. Исторические портреты
Шрифт:
Дьяк, обратясь к холопам, сказал:
– Кто из вас двоих Василий, кто стал мужем Анны Кусовны, показывающей себя женою казака Молявки?
– Я, – отвечал Васька.
– Я, – говорил дьяк, – стану тебя спрашивать не того ради, чтоб уведать от тебя про такое, чего я еще не знаю. Буду я тебя спрашивать про то, что я уже без тебя знаю, а спрашивать об этом стану я только для того, чтоб знать: правду или неправду будешь ты говорить. И коли ты станешь плутать и лгать, то я тотчас прикажу тебя вести в застенок и позвать заплечного мастера, и велю ему тебя сперва батогами, а там, смотря по твоему запирательству, и кнутьем покропить. Если
Васька, ошеломленный, глянул на Макарку, как будто хотел ему глазами сделать вопрос: «Кто ж это ему перенес? Ты разве? Кроме тебя и меня, этих слов никто не слыхал». Но тут же собразил, что Макарка вместе с ним в одно время вышел со двора. В совершенном недоумении он выпучил глаза на дьяка. Калитин глядел на него с насмешливым выражением, не дождавшись скорого ответа, повторил свой вопрос и прибавил:
– Сам видишь, уже я все знаю, что у вас делалось и говорилось, хоть и не был у вас. Значит, лгать и выдумывать бесполезно. Говори истину. Так было?
– Да, так было, – произнес Васька.
– Хорошо, что правду сказал, – говорил Калитин. – Теперь стану я тебе говорить, что ты прежде делал и что с тобою делалось. А ты, смекаючи, что я уже все знаю, только говори, что именно так было, как я тебе сказал.
И он начал спрашивать, соображаясь с показанием Ганны, которого смысл был означен в отписке из Малороссийского приказа, припомнил, как в Чернигове они, Васька с Макаркою, ухватили Ганну в тайнике и притащили к своему государю на воеводский двор.
– Так ли было? Говори сущую правду! – спросил он.
– Так было, – отвечал Васька.
– Еще хвалю за то, что говоришь правду, – сказал дьяк. – Ты человек подневольный, и в том, что ты чинил по приказу господина, вины никакой нет. И Св[ятое] писание говорит: «Несть раб болей господина своего». Пиши, Ермолай, его речи. Слыхал, что он учинил по господскому приказу? Пиши!
– Слыхал, – отвечал Ермолай и принялся писать.
Давши время Ермолаю записать, Калитин продолжал:
– Государь твой велел тебе вместе с Макаркою и со стрельцами двумя везти Анну в свою подмосковную вотчину на Пахре, и там священник, творя волю господина вашего, тебя с Анною повенчал сильно, хоть Анна и кричала, что не хочет и что она уже с другим повенчана. А священник на то не смотрел. И ты, по указу своего государя, Анне в те поры грозил жестоким боем и муками, чтоб не кричала. Так было?
– Так было, – отвечал Васька.
Калитин продолжал:
– Когда же государя вашего взяли с воеводства из Чернигова, и он, государь ваш, приехавши на Москву, приказал тебе, Ваське, с Макаркою ту Анну привезти к нему во двор на Арбате, и вы то учинили по господскому приказанию. Так ли было?
– Так, – произнес Васька.
– Пиши,
Васька остановился, замялся, – понял он, что настает решительная минута, приходится сказать на господина такое, чем ему, конечно, согрубить. Калитин сказал:
– Я знаю, зачем ты стал. Вот этого-то именно паче всего не велел тебе господин объявлять, но сам видишь: я уже без тебя все это знаю, стало быть, ни запирательством, ни лганьем ты своему государю никакой корысти не учинишь, а только себе самому причинишь скорбь немалую. Кнут – сам знаешь – не ангел: души не выймет, а правду вытянет из тебя. Лучше скажи всю правду, не подставляючи спины своей под кнут.
– А моему государю что за то будет? – спросил Васька.
Дьяк засмеялся.
– Хочешь много знать, умен чересчур станешь, – сказал он. – Что будет?! Нешто мы твоего государя здесь судим? Государь твой уж был судим там, где ведом был, в Малороссийском приказе, и оправлен. В наш Патриарший приказ отдана женка Анна для духовного суда, и мы тебя допрашиваем затем, чтоб знать – чья она жена: твоя ли или другого; и кому ее следует отдать: тебе или тому казаку Молявке; и виновата ли она в том, что от живого мужа ее с другим повенчали? Вот о чем тут дело у святейшего патриарха, и до твоего государя дела нам нет никоторого.
– Так было, как изволишь говорить, – произнес Васька.
– То есть, – продолжал Калитин, – господин твой затем тебя женил, чтобы ты ему свою жену приводил на постелю? Так ли?
– Так, – сказал Васька.
– Запиши, Ермолай! – сказал Калитин и, обратившись снова к допрашиваемым, говорил: – Далее вас спрашивать нечего. На другой день, когда ты, Васька, приводил Анну к своему господину, она убегла со двора, и вы уже ее более не видали. С тебя, Васька, расспрос кончен. Хорошо, что ни в чем не запирался, не отлыгался. С тебя, Макарка, расспрос недолгий будет. Ты вместе с Ваською схватил насильно Анну в тайнике, вместе с Ваською возил ее из Чернигова в Пахринскую вотчину и при венчании был и потом, по государскому приказу, вместе с Ваською привез ее в Москву.
– Так было, – сказал Макарка.
– И государь при тебе велел Ваське приводить ее к нему на постелю для блудного дела? – спрашивал дьяк.
– Я того не знаю, – сказал Макарка. – Мне такого приказа не бывало.
– Не тебе, а Ваське был такой приказ, только при тебе дан. Ты вместе с Ваською то слышал. И в том тебе вины никакой нет. Не запирайся, а то что тебе не за себя, а за другого муку терпеть, коли он, этот другой, уже сам повинился во всем?
– Помилуйте! – произнес испуганный Макарка. – Васька правду сказал про себя, и я говорю то же, что Васька.
– Запиши, Ермолай, – сказал дьяк и, снова обратившись к Ваське, произнес: – В конце всего ты объяви: желаешь ли ты оставлять Анну у себя женою или согласен, чтоб ее отправили к ее первому муже?
– Не желаю, – произнес решительно Васька. – Насильно меня государь мой женил, а не по своему хотенью я на ней женился. Не надобна она мне! Пусть себе идет, куда хочет.
– Пиши, Ермолай! – сказал дьяк. – Вот это и все, что нам нужно было!
Васька упал к ногам дьяка. За ним то же сделал Макарка.