Чернильный ангел повесть
Шрифт:
Говорила кокетливо: “Но я другому отдана… Причем – тобой!”
Лихой я парень! Под знаменем Фонда Пауэлла, с грантометчицей
Втаховой – вперед! “Человек создан для счастья, как птица для помета!” С этими словами метнулся: левой рукой – за градусник, правой – сквозь звонко лопнувшие стекла, ухватился за подоконник в комнате… Ну что, Оча? Нравится окровавленная рука? Отпустил градусник (красный столбик заметно подрос!), полез в комнату сквозь стеклянные сосульки. Сверзился на ковер.
Ну что, Оча, – не ожидал?
Они как раз сидели на ковре скрестив ноги,
Извините. Не пришлось согласовать: слишком кратко ваш Оча изъясняется. Краткость – сестра таланта, но не его мать.
Сидел, зализывая кровь на запястье. Батя, я думаю, мною доволен был бы. Помню, он рассказывал, как во время войны ехал на подножке поезда, лютой зимой, к нам на побывку, с тяжелым рюкзаком муки за спиной- всю ночь провисел. И не просто провисел, а когда, обледенев, стал стучать в дверку вагона, чтобы открыли, вот так же, как примерно сегодня я, стекло разбили изнутри – еле успел увернуться от осколков – и тут же каким-то острым костылем стали в лицо ему тыкать, желая спихнуть с подножки: в тот момент как раз поезд по мосту шел, высоко над рекой. Ивсю ночь в него этим острым костылем били, а он уворачивался, но так, чтобы поручней не отпустить. И мешок не сбросил! Молодец, батя! В конце концов умудрился костыль тот железный ухватить и завязать его узлом! Вот так вот! Благодаря тому, что он тогда доехал с мукой, и я выжил. Что же – я хуже его?
Здорово, ребята!
Смотрели они на меня, прямо скажем, недружелюбно. Это естественно. Сквозь стекла вваливается окровавленный тип, без предварительной договоренности. Но и на Очу – заметил я – они как-то злобно глядели. Может, он сказал им, что квартира сия куплена и все в порядке? И вдруг- гость из окна. А может, хозяин? Как-то страстно-вопросительно они смотрели на Очу. Хотя, как увидел я (и вежливо поздоровался), и Хасан тут, прежний жилец… он бы мог, казалось, всем объяснить историю появления
Очи здесь. Или мне все рассказывать?.. Сейчас – только отдышусь!
Странно, я пригляделся: Хасан тут (давно вроде исчезнувший), а
Зегзы, близкого Очиного друга, почему-то нет. Ответственности испугался? Моральной? Или материальной?
Чувствовалось по их молчанию, какому-то серьезному их делу я помешал.
Но и у меня случаются некоторые дела! Улыбаясь, глядел я на них
– но ответной улыбки не заработал. Пошел вдруг колотун в дверь.
Извините – открою.
Никто не шелохнулся. Открыл.
Соседка, с милиционером. Это хорошо.
Мильтон, молодой совсем, оглядел собрание.
– Что тут у вас? Кто в окно в квартиру влез?
Общее молчание. И я молчу… Говорил же я Втаховой, что я нехороший!
– Документы!
К счастью, вроде бы не ко мне!
Те стали вынимать какие-то потертые грамоты. Милиционер мельком глянул… Не русские… И не голубые. Но – с документами.
– Ясно. Выходим.
Все стали хмуро подниматься.
– И ты!
Оча как-то обособился от своих, но неудачно.
– Я? – удивленно Оча проговорил.
– Ты, ты!
– Я
– Вот и не предавай своих земляков. Собирайся!
– Я их тут подожду, – заупрямился Оча.
– Это как хозяин скажет. – Милиционер посмотрел на меня.
– Нет… лучше не здесь, – сказал я…
Говорил же я Втаховой, что я нехороший.
– Обувайтесь! – усмехнулся мильтон. – А ты собирай манатки! – сказал он Оче. Видно, был уже проинструктирован соседкой.
Стреляя в меня взглядами – мол, не уйдешь, отомстим! – гости вышли.
Оча вслед за ними выволок баул.
Отомстят, не сомневаюсь… Я и сам-то жить не хочу. Но буду. Я лег.
Ночь кошмарно прошла – вся почему-то в стихах… но сил, чтобы собраться и уехать, не было у меня. Зато мозг бушевал, даже во сне.
“Кавказ! Далекая страна! Жилище вольности простой! И ты несчастьями полна и окровавлена войной!”
Господи! Зачем я так хорошо учился в школе – и все это до сих пор помню?
“Оседлал он вороного и в горах, в ночном бою, на кинжал чеченца злого сложит голову свою!”
Проклятая эрудиция!
“Подожди немного, отдохнешь и ты!”… Но в каком смысле? “Он спит последним сном давно, он спит последним сном. Над ним бугор насыпан был, зеленый дерн кругом… и… и… и бледны щеки мертвеца. Как лик его врагов бледнел, когда являлся он!”
Как же, тут уснешь.
“Чу!.. Дальний выстрел! Прожужжала шальная пуля… славный звук!.. шум, говор. Где вторая рота?”
Действительно – где? Выходит, я с классиком почти что сравнялся по ощущениям?
“Что, ранен?.. Ничего, безделка! И завязалась перестрелка. Все офицеры впереди… Верхом помчались на завалы… И пошла резня, и два часа в струях потока бой длился. Резались жестоко, как звери, молча, с грудью грудь, ручей телами запрудили… Как месту этому названье? Он отвечал мне: Валерик, а перевесть на ваш язык – так будет речка смерти”…
Находясь в семье, не мог себе позволить отчаяния, а тут – упивался! Утром я, врезав с помощью соседки другой замок, пошел на вокзал.
СВЯТОЙ МЕФОДИЙ
– Ты где был? – спросила жена. И это благодарность за подвиги!
– Знаю, ответ мой тебя огорчит своей неоригинальностью. Был дома… у бати! – вовремя уточнил я.
– Ясно! – Ушла, уничтожив взглядом.
Батя, раскорячась, писал за столом. Глянул на меня одним недоуменно вытаращенным глазом… По-моему, даже не понял, что я уезжал… Ладно, потолкуем потом! Пошел в прохладную комнату, стянул свой рваный бешмет…
Осмотрел свое тельце… В происхождение ран все равно никто не поверит! Лег.
С кухни донесся гулкий звук – удар очищенной картофелины о раковину…
И долгая пауза. Это все?
“В полдневный жар в долине Дагестана с свинцом в груди лежал недвижим я”…
– Иди завтракать, – заглянув, сухо сказала жена.
Вот он, удел героя! Я пошел. На стенке у двери был приколот большой разрисованный лист – церковный календарь с картинками и комментариями: мать Битте-Дритте незадолго до смерти подружилась с Богом.