Черно-белая весна
Шрифт:
А он идет ко мне, корректно
со мной знакомится, и вот
уже по Невскому проспекту
он сквозь толпу меня ведет.
О, как он твердо ставит ногу,
уверенно чеканя шаг!
И уступают нам дорогу
идти не смеющие так—
и однокурсник мой, очкарик,
и нашей кафедры начальник—
декан, и главный методист.
Они толпятся в ряд у стенки
и восхищенно шепчут вслед:
«Везет же дурам! Но коленки…
таких коленок в мире нет…»
Подруги пялятся, как совы,
но, говоря друг дружке: «Фу…»,
из тряпок фирменных готовы
скакнуть от зависти в Неву.
А мы идем, и в свете алом
летящих праздничных знамен
мы козыряем генералам:
я — взглядом, и по форме — он.
А солнце прыгает, как мячик.
И мы приветствуем парней,
по набережной проходящих
с дубовым скрипом портупей.
* * *
Я уют себе создал.
Перечислю: общий зал,
спальня, ванна, туалет
мой рабочий кабинет.
Кабинет важней всего,
потому начну с него.
Обстановка — высший класс:
холодильник, мойка, газ,
кофе, курица, арбуз,
сын, жена, одна из муз.
Вот рабочий кабинет.
Переходим в туалет.
Обстановка — высший класс:
мой любимый унитаз.
Я сюда мечтой влеком.
Дальше мы пойдем бегом.
Вот обитель чистых нег —
ванна белая, как снег.
Мимо спальни, где кровать,
на которой можно спать,
пробегая, попадем
в общий зал и там найдем
обстановку — высший класс:
холодильник, унитаз…
Мисс, вилкам в СССР!
Самара
Домов одноэтажных тишина.
В дыру забора лезет стебель мака.
В помойке, деловита и грустна,
копается бездомная собака.
Лохматый парень чинит грузовик.
По лбу, смывая пот, бежит солярка.
Жара зашла в полуденный тупик.
С ума сойдешь — так муторно и жарко.
Проходит легковой автомобиль
с раздетой до купальника девицей.
И долго в переулке вьется пыль,
и парень раздраженно матерится.
* * *
Ясень спилили электропилой,
досок нарезали, отшлифовали,
и, полированный, с тонкой резьбой,
ясень роялем устроился в зале.
Тысячи песен, концертов, сонат
сыграно было, известных и редких…
Ясеню снился октябрь, листопад,
морось, последние листья на четках…
А музыканты терзали до слез
грешников, жаждущих страсти, как света…
Ясеню слышалась музыка звезд,
музыка ветра и музыка лета…
Ясень в надежде сказать о своем,
клавиши сжав, напрягая педали,
сопротивлялся, но в зале большом
слышали только игру на рояле…
Возмездие
Пресса грезит демократией.
У чинуши — новый тон.
Издавать одних приятелей
не рискует больше он.
Давит кресло в ногу с временем
и в корзине для дерьма
ищет с юношеским рвением
гениальные тома.
Ищет, знает, где творения
бросил собственной рукой!
А теперь — дебаты, прения.
Наш чинуша не глухой.
Он прилежно внемлет прениям
и желанью вопреки