Черно-белый танец
Шрифт:
А тут и чайник закипел, зашипел, заплевался.
Настена усадила деда на табуретку, и принялась летать по кухне, сооружая чаепитие.
А потом они втроем запировали горой. Коньячок армянский, чай индийский со слоном, бутерброды с черной икрой, да с настоящей сырокопченой колбасой, да со швейцарским сыром… Дед слегка размяк – никогда раньше Арсений его таким не видел. «Свиданию с внучкой так радуется? А, может, стареет?»
Сам Сеня тоже поплыл от номенклатурного коньячка.
– Как там Устиныч? – осмелев, спросил он у старика, ткнув указательным пальцем в потолок.
Дед сразу понял, что имеет в
– Совсем плох, – одними губами произнес Егор Ильич.
– Во дела! – усмехнулась Настя. – Вся страна живет в напряженном ожидании кончины своего руководителя.
– Молчи, девка! – прикрикнул на нее дед. – Язык твой – враг твой.
– А кто вместо него будет-то? – спросил Арсений.
– Ох, не знаю, – вздохнул-прошелестел старик. – Боюсь, что Горбачев.
– Чего ж тут бояться? – воскликнул Сеня. – Горбачев – человек молодой. Здоровый, активный!… Может, при нем хоть что-то в стране изменится…
– Вот этого я и боюсь, – скорбно вздохнул дед, и больше к разговорам о политике не возвращался.
О жизни на Бронной Егор Ильич тоже рассказывал неохотно. Из него чуть ни клещами тянули. Кое-что все же вызнали. Бабушка, кажется, с уходом Насти почти смирилась. По крайней мере, Егор Ильич сказал:
– Привет тебе передавала. И просила узнать, как вы тут питаетесь.
А вот мама, по скупым словам деда, по-прежнему непреклонна.
Но, сказал Егор Ильич, «она свою точку зрения переменит. Это я вам гарантирую».
Впрочем, в детали вдаваться не стал. Перевел разговор в безопасную плоскость. И даже улыбнулся свежему анекдоту про престарелого генсека (его осмелилась рассказать Настя).
Когда дед ушел, Сеня сказал:
– Может ведь быть нормальным! Если захочет!
– Да он вообще классный! – горячо проговорила Настя.
Она не скрывала своей радости из-за дедова визита.
…Настя не подозревала, что в тот день видит его – деда, старика, Егора Ильича Капитонова, – последний раз в жизни.
В тот день Арсений впервые в своей жизни ощутил: История на его глазах творится. Великие события происходит рядом, чуть не задевая его своим крылом.
Вряд ли многие его современники разделяли тогда, одиннадцатого марта тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, это чувство. Но оно пришло к ним потом, позже. К каждому в разное время, но явилось оно в конце концов даже к самому нечувствительному: или в восемьдесят седьмом году, или девяносто первом, или девяносто третьем… Вскоре после того марта восемьдесят пятого большие перемены в России стали обыденными, словно смена времен года. Как листопад или слякоть за окнами. Все россияне, всё время стали ощущать: одновременно и параллельно с их жизнью, где-то неподалеку от них, – делается История.
Делается – но без них. Без большинства из них…
Время ломается – и меняет свой ход. А самое правильное, что обычные люди могут сделать в эпоху перемен, это спрятаться от них. Или не замечать их. Или, в крайнем случае, – приспособиться к ним. А можно, как это сделали немногие, но самые сильные или самые подлые – использовать перемены для того, чтобы возвыситься…
Самая первая перемена, тогда,
Впрочем, у Арсения имелись еще две причины для того, чтобы запомнить тот день, одиннадцатого марта восемьдесят пятого года, надолго.
Навсегда запомнить.
…В то утро он приехал в редакцию как всегда: без чего-то десять. Рабочий день начинался в газете «Советская промышленность» в девять тридцать. Журналисты, отстаивая права на творческую независимость, обыкновенно опаздывали: не в НИИ же они работают!
Арсений вошел в редакционный коридор и удивился настороженной тишине. Ни единого человека. По пути в отдел глянули на него с доски почета «герои труда»: его юное лицо в том числе.
По привычке Арсений посмотрел на доску объявлений. Никаких новых приказов, только список дежурных по номерам. Он мимолетно пробежал список глазами – его в нем быть не должно. Но… Вот те здрасьте! Его имя вписано в число дежурных – так называемых «свежих голов». Как раз на сегодня! Арсений подивился: что же он обмишурился! Явился зачем-то в контору. Да еще так рано.
Работа дежурных вообще-то была халявой. Приезжать надо было не в редакцию на улицу Двадцать пятого Октября, а в типографию «Красной звезды» на Хорошевском шоссе. И не с утра, а к часу дня. А в пять, когда обыкновенно подписывали номер, – уже свободен. Да к тому же обязанности дежурного, «свежей головы», – не бей лежачего: просто читать готовые полосы с версткой номера.
Это дополнительная перестраховка. Ведь верстку в день выпуска читает множество людей. Два корректора. Плюс еще трое – заместитель ответственного секретаря, выпускающий (он же метранпаж) и дежурный редактор. Да не видимый и не ведомый никому представитель «главлита», то есть цензор. И еще вот – обычный литсотрудник, «свежая голова».
Несмотря на огромное количество проверяльщиков, в газету так и норовили просочиться ошибки-опечатки. Да какие! В журналистском сообществе о них ходили легенды. Например, о первополосном заголовке аршинными буквами: О ПРЕБЫВАНИИ Л.И.БРЕЖНЕВА В ПОЛЬШЕ, в котором буква «Р» в слове «ПРЕБЫВАНИЕ» загадочным образом превратилась в «О». Читатели хохотали над номером до слез – а вся дежурная бригада была уволена с волчьими билетами. Редактора, говорят, даже из партии исключили. После этого из ЦК спустили директиву: «во избежание непреднамеренных ошибок слово пребывание в официальных материалах не использовать; заменять его термином визит».
В «Советской промышленности» тоже имелись свои легенды. Рассказывали о заголовке, напечатанном на первой полосе – он был посвящен началу весеннего сева: «НА КУБАНИ УЖЕ САЖАЮТ».
Передавали из уст в уста историю о материале, где в фразе «Первый секретарь обкома показал на кучу» одна буква в наборе загадочным образом поменялась на другую – получилось: «Первый секретарь обкома покакал на кучу».
Однако хитом ошибок стал первополосный снимок, опубликованный к двадцать третьему февраля. На переднем плане были изображены три березки, три белоствольные красавицы… На заднем плане просматривалась ракета из комплекса противовоздушной обороны С-75. Подпись соответствовала моменту: «На страже Отчизны».