Чернобыль. Большая ложь

Ярошинская Алла Александровна

В декабре 1989 года я получила очередной ответ от заместителя Генерального прокурора СССР В. И. Андреева. Это была обычная рядовая отписка, все тот же камуфляж государственного обмана. Ни слова о правительственных постановлениях, предписывающих режим секретности, ни слова о ведомственных инструкциях, о миллионах людей, подвергшихся в результате этого переоблучениям. Полное молчание о бесконтрольном «расползании» радиоактивных продуктов по всей стране. Как будто бы всего этого и не было. Я читала прокурорский ответ с чувством горечи, отчаяния и здоровой злости. Как пробить эту большую стену лжи? (Вспомнился Станислав Ежи Лец: пробив стену, можно попасть в соседнюю камеру.)

В одном абзаце, как бы извиняясь, В. И. Андреев пишет: «Конституция СССР (ст. 164) не представляет

Прокуратуре СССР полномочий по осуществлению надзора за законностью в деятельности Совета министров СССР и создаваемых им комиссий». (Кстати, то же самое – правда, по другому поводу – ответил мне и прокурор Украины М. А. Потебенько, ссылаясь не на Конституцию СССР, а на Закон о прокуратуре СССР.) Не поверив глазам своим, я посмотрела оба эти закона. Все правильно. Все так, как писали мне прокуроры. Выходит, правительство может делать все, что угодно, издавать незаконные постановления, акты, распоряжения, а прокуратура, по Закону же, не смей вмешиваться? Талантливо, чтоб не сказать гениально.

На IV съезде народных депутатов СССР, когда утверждали нового Генерального прокурора СССР Н. С. Трубина, я публично задала ему об этом вопрос. Трубин тоже ответил, что да, все именно так. Но, мол, Верховный Совет республики может отменить решение Совета министров. Или же республиканский Комитет конституционного надзора. Он может признать не конституционность решения Совета министров.

Мне неудобно было напоминать опытному юристу, претендующему на должность Генерального прокурора страны, что комитетов конституционного надзора отродясь не было не только в республиках, но и на союзном уровне. Много ли раз Верховный Совет СССР, Верховные Советы пятнадцати республик отменяли незаконные решения или постановления своих правительств? Именно потому, что они противоречат закону? Ничего подобного в тоталитарном государстве не было и быть не могло. Или, может, это было неизвестно соискателю прокурорской мантии и кресла?

И, кроме этого, отменить – это одно. Но разве Верховный Совет СССР или Верховные Советы республик вправе идти дальше отмены? Например, возбудить уголовное дело по такому факту? Безусловно, нет. Не было такой функции и у впервые образованного под давлением депутатов горбачевского призыва Комитета конституционного надзора СССР. В общем, это удобно во всех отношениях, когда Прокуратура СССР не может ни отменить, ни возбудить. Вдвойне удобно, когда это закреплено не просто в каком-то постановлении и даже не просто в Законе, а возведено в ранг Основного Закона. Не потому ли почти пять лет после аварии Прокуратура СССР и пикнуть не смела по поводу засекречивания последствий аварии в Чернобыле на уровне Правительства СССР и Политбюро?

В своей классической отписке заместитель Генерального прокурора В. И. Андреев сообщал депутатам о «стрелочниках». То, что все мы уже знали, читали, слышали. Официальная пропаганда здесь потрудилась на славу «Последствия усугубило сокрытие в первые часы после аварии ее фактических размеров и характера. Директор АЭС Брюханов умышленно скрыл высокий уровень возникшей радиации, не ввел в действие План мероприятий по защите персонала станции и населения. К уголовной ответственности привлечены: директор Чернобыльской атомной электростанции Брюханов В. П., главный инженер Фомин Н. М., заместитель главного инженера по эксплуатации второй очереди АЭС Дятлов А. С, начальник реакторного цеха Коваленко А. П., начальник смены станции Рогожин Б. В., госинспектор Госатомэнергонадзора Лаушкин С. А.

Верховным судом все они осуждены к различным срокам лишения свободы, а Брюханов, Фомин, Дятлов – к максимальной мере наказания за указанное преступление – к десяти годам лишения свободы каждый».

И скромненько так, в конце письма, по сути запроса заместитель Генерального прокурора СССР В. И. Андреев отмечал лишь «допускаемые по вине отдельных должностных лиц советских, хозяйственных и контролирующих органов, медицинских учреждений проявления безответственности, нераспорядительности и халатности». А в общем, тишь, гладь да Божья благодать.

Это было через три с половиной года после Чернобыля.

Но

не прошло затем и полутора лет, как прокурорская пластинка сломалась. Тот самый Андреев сообщал (уже парламентской Комиссии по рассмотрению причин аварии на Чернобыльской АЭС и оценке действий должностных лиц в послеаварийный период), что «в связи с поручением XXVIII съезда КПСС, обсуждениями на сессиях Верховного Совета СССР, БССР, УССР, РСФСР Прокуратурой СССР была организована дополнительная проверка соблюдения законности при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС». Радовало, конечно, что хоть через пять лет да была «организована дополнительная проверка» и, соответственно, дополнительно «сделан вывод», причем «с учетом социальной напряженности». Из этого пассажа хорошо видно, какой трепет испытывал заместитель генпрокурора перед партийным органом. На первое место в своей надзорной работе он ставит именно «поручение XXVIII съезда КПСС», а уж затем – высших законодательных органов – парламентов страны и трех крупнейших республик. Вот и получается, что для заместителя генерального прокурора партия – выше законодательной власти. Именно потому, что прокуроры, генеральные и рядовые, входили в номенклатурно-партийную обойму, ни о каком правовом государстве нельзя было и думать.

Но несмотря на ритуальные приседания Генеральной прокуратуры СССР перед XXVIII съездом КПСС, прогресс в переоценке ею чернобыльской ситуации был налицо. По сути, это уже был готовый обвинительный вердикт и конкретным людям, и Системе: «…Минатомэнергопромом СССР вследствие невыполнения предусмотренных „Типовым содержанием плана мероприятий по защите персонала и населения в случае аварии на атомных станциях“ с самого начала аварии радиационная разведка и дозиметрический контроль в районе станции и прилегающих регионах надлежащим образом не велись, не осуществлялось прогнозирование возможной радиационной обстановки, не вырабатывались предложения для принятия мер по защите персонала АЭС и населения г. Припяти и других районов. В результате этого население прилегающих к АЭС районов не было укрыто от воздействия радиации, эвакуация населения гг. Припяти, Чернобыля и других проводилась несвоевременно, что повлекло неоправданное радиационное поражение населения.

<…> С первых дней аварии, а также в последующем, до населения пораженных радиацией регионов не были доведены действительные данные о радиационной обстановке. Принятое правительственной комиссией решение от 24.09.87 г. № 423 о засекречивании сведений перечня по вопросам аварии на Чернобыльской АЭС и ликвидации ее последствий, которые не подлежали опубликованию в открытой печати, передачах по радио и телевидению, не способствовало организации всех необходимых мер по обеспечению радиационной безопасности населения, лишало людей своевременно самостоятельно принимать меры по защите от ионизирующих излучений. Указанные обстоятельства повлекли в течение 1986–1989 гг. значительное переоблучение населения на территории УССР, БССР, РСФСР. Несмотря на резкое увеличение гамма-фона, Советом министров СССР, Советами министров УССР, БССР были проигнорированы сведения о радиационной обстановке и не были отменены многочисленные демонстрации 1 Мая 1986 года (г. Киев, другие города и населенные пункты УССР и БССР)».

Дальше – больше: «Несвоевременно принимались меры по переселению жителей городов и поселков, где радиационная обстановка являлась опасной для здоровья населения.

Так, Советом министров СССР только 24 мая 1989 года принято распоряжение о переселении в 1989–1993 гг. жителей отдельных населенных пунктов Брянской, Киевской, Житомирской, Могилевской и Гомельской областей с населением около 20 тысяч человек, которое в течение длительного времени было подвергнуто опасному для здоровья воздействию радиации. Совет министров РСФСР, спустя почти четыре года (! – А.Я .), лишь 26 января 1990 года принял распоряжение о частичном ограничении потребления молока и, в случае необходимости, других продуктов питания местного производства и личных подсобных хозяйств в более чем пятистах населенных пунктах Брянской и Калужской областей.