Чернобыль. Большая ложь
Шрифт:
Само по себе понятие «культура ядерной безопасности» уже несет в себе нравственный заряд, направленный на гуманистическое решение одной из глобальнейших антропогенных проблем века. Наполненное же философским и экологическим смыслом, оно становится едва ли не краеугольным камнем в изменении иерархии ценностей: от превосходства силы – к превосходству разума.
Я полагаю, что при этом должны реализовываться два основных нравственных принципа: предотвращение ядерной опасности до ее зарождения; уменьшение последствий для экосистем и биосферы, компенсация не только материального, но и морального ущерба в социосфере.
Экологические и нравственные императивы в вопросах ядерной безопасности тесно связаны
Наиболее тесно проблема ядерной безопасности связана с проблемой и понятием «риска». Понятие риска имеет несколько сущностей – чисто техническую, экологическую и нравственную. Техническая сущность заключается в том, что во внимание принимаются исключительно технические показатели риска ядерных катастроф. (Например, технико-экономический ущерб от ядерной катастрофы.) Уже в процессе проектирования закладывается технический риск аварии ядерной установки или ядерного производства. Хотя еще А. Д. Сахаров предупреждал что «…фактически всегда получается так, что вероятность аварий гораздо больше, чем считается проектировщиками».
А так как ядерная авария или катастрофа негативно, порой убийственно, влияет на экосистемы, биосферу и социум, то правильно было бы полагать, что, закладывая технический риск, ученые-инженеры закладывают также и экологический риск. Но эта простая, казалось бы, мысль пока еще с трудом усваивается «технарями».
Осознание этого факта неизбежно приводит нас к осознанию нравственной сущности риска, имеющей, прежде всего, отношение к системе природа-человек.
Именно это – какой должны быть методологические основы расчета рисков и брать ли во внимание при расчетах рисков экологическую и нравственную его стороны – и является сегодня предметом жаркой дискуссии ученых, инженеров, биологов, радиобиологов, экологов, философов. Особенно ожесточились споры после катастрофы на Чернобыльской АЭС.
Сегодня в мире существует два диаметрально противоположных подхода к проблеме риска ядерной безопасности, которые предельно наглядно демонстрируют нравственную сущность понятия риска.
Принципиальнейшим моментом полемики является вопрос о радиационном риске – пороговом или беспороговом действии радиации на человека. Один из них основан на методологии беспорогового влияния радиации на человека и общество в целом, то есть считается, что любая привнесенная в человека извне радиационная доза несет риск заболевания. Наукой пока не доказано, что существует некий нижний порог, за которым нет риска радиационной опасности. Эта научная теория, получившая название беспороговой концепции радиационного риска, подтверждена эмпирически многими советскими, российскими и западными исследователями; это – Е. Б. Бурлакова (Россия), Розалия Бертелл, Абрам Петко (Канада), Джон Гофман, Артур Тэмплин (США), Ральф Грейб (Швейцария), Роже Бельбеок (Франция). Более подробно об этом я уже говорила выше. Концепция была принята мировым радиобиологическим сообществом по рекомендации Международной комиссии по радиологической защите (МКРЗ) и Научного комитета ООН по действию атомной радиации (НКДАР).
Очевидно, что такой подход основан на гуманистическом швейцеровском мировоззрении «благоговения перед жизнью» и правом человека «на жизнь, свободу и стремление к счастью», о котором еще двести лет назад (примерно в то время, когда парижские якобинцы гильотинировали Розалию из Чернобыля) написал третий президент США Томас Джефферсон.
Этой научной и глубоко нравственной международной концепции в отечественной науке, прежде всего в официальной радиобиологии, противопоставляется пороговая концепция допустимого радиационного риска.
Исследования с экологической и нравственной позиции последствий научных результатов радиобиологических школ (не затрагивая вопроса о научной корректности самих результатов), дискутирующих о сути двух существующих в мире концепций радиационных рисков, связанных с ядерными событиями, прежде всего с чернобыльской катастрофой, свидетельствуют о том, что за каждой из них стоит определенное мировоззрение.
Если первая, международная беспороговая концепция радиационного риска, исповедует «благоговение перед каждой» единственной и неповторимой человеческой жизнью, то вторая, пороговая, внедряемая в российское общество узкой группой ученых, имеющих влияние на лиц, принимающих решения, сознательно допускает некое «оптимальное», «статистически незначительное» в свете закона больших чисел количество возможных человеческих жертв. Я называю эту концепцию концепцией чужих жертв. Вряд ли ее авторы или их родные и друзья согласились бы сами попасть в это «оптимальное» и «статистически незначительное» число жертв.
Нравственные сущности моделей радиационного риска позволяют определить первую как «концепцию недопустимости жертв», вторую – как «концепцию допустимых жертв». Если беспороговая концепция радиационного риска основывается на позитивном нравственном императиве, то пороговая концепция радиационного риска основана на прагматичной экономической системе «выгода – риск», а в советском варианте еще и с идеологической окраской. Спор о том, что является большим благом: истина или выгода, – восходит еще ко временам Платона.
Ученые, разрабатывавшие «концепцию допустимых жертв», реализовывали «государственный заказ», который поставил интересы идеологии и экономической целесообразности над наукой, экологией, нравственностью. В постановке вопроса «общество должно взвесить весь риск и всю выгоду» нравственная сущность категории риска и научная этика, предполагающая гуманистический подход, вошли в противоречие, выйдя за рамки чисто научных предпосылок.
Генезис категории риска на каждом историческом отрезке времени зависел от уровня развития науки и техники и мировоззренческих установок.
До начала 1970-х годов и в западном, и советском научном мировоззрении превалировала политика обеспечения технической безопасности человека, ориентированная на достижение «абсолютной» безопасности. Речь шла о различных технических устройствах и технологиях, ядерных – в том числе. Но все более ускоряющийся научно-технический прогресс, создание все более сложных устройств и механизмов заставили ученых усомниться в реальной возможности достижения «абсолютной» технической безопасности. Прежде всего это касается ядерной безопасности.
Возникла общественная необходимость в решении этого вопроса, который затрагивал жизненные интересы, с одной стороны – всего общества, а с другой – корпоративные интересы ангажированных для исследований и внедрений опасных устройств и технологий групп ученых, производителей и эксплуатационников. Простое решение, которое подсказывал здравый смысл и инстинкт самосохранения человечества – запретить внедрять в производство опасные ядерные устройства и технологии, принято, однако, не было.
В результате возник некий паллиатив: если «абсолютной» технической безопасности достичь невозможно, если существует реальная угроза технической (в том числе и ядерной) опасности, которая в итоге приводит к экологической и негативно влияет на социум, и если это волнует общество, значит, следует создать некую концепцию, которая учитывала бы не только технические, но и экологические, социальные последствия техногенных аварий, успокоила бы население, а параллельно продолжать наращивать опасные технологии.