Чернобыльская тетрадь (фрагменты)
Шрифт:
Он вернулся в помещение блочного щита. В душе то вздымалась упругая до звона воля к действию, немедленному, чудотворному, спасающему действию, то обрушивалось все в пропасть безнадежности и апатии. Дятлов вернулся в помещение блочного щита, прислушался. Петр Паламарчук тщетно пытался связаться с 604-м помещением, где находился с приборами его подчиненный Володя Шашенок. Связи не было. К этому времени Паламарчук успел уже обежать восьмой турбоагрегат, спустился на нуль, нашел харьковчан в передвижной лаборатории, смонтированной на машине "мерседес-бенц", и настоял, чтобы они срочно покинули блок. Правда, двое уже успели сходить к завалу около реактора и получили летальную дозу. Акимов успел обзвонить всех начальников служб и цехов, просил помощи. Срочно электриков. Пожар в машзале, нужно вытеснять водород из восьмого генератора, восстанавливать энергоснабжение ответственных потребителей...
"Стоят гэцээны!
– кричал
Нет связи с дозиметристом. Коммутатор отрубился. Работают только городские телефоны. Все нутром ощущают радиацию. Но сколько? Какой фон? Неизвестно... Приборов на БЩУ нет. Респираторов "лепесток" тоже нет. Нет и йодистого калия. Сейчас бы неплохо глотнуть всем по таблетке. Мало ли что...
Со щитом дозиметрии связь не получается.
– Иди, Петро,- просит Акимов Паламарчука,- заскочи к Коле Горбаченко, узнай, почему молчит...
– Мне к Шашенку, к Шашенку надо... Там что-то неладно... Тоже молчит...
– Бери Горбаченко и идите к Шашенку.
Акимов переключился на другое: надо доложить Брюханову, Фомину... Надо... Ох, как много всего надо... Реактор без воды. Стержни СУЗ застряли на полпути... Сознание спутывалось, его душил... да, его душил стыд... То горячая, то ледяная волна обжигала сердце, как только воспаленное сознание пыталось донести до него всю правду случившегося. Ах, этот чертов шок... шок от сознания величайшей ответственности. Вся тяжесть ее горой навалилась на него. Что-то надо делать. Все ждут от него... Рядом без дела толкаются стажеры СИУРа Проскуряков и Кудрявцев. Стержни застряли... Конечно... А если вручную из центрального зала опустить вниз?.. Идея...
– Проскуряков, Кудрявцев...
– В тоне Акимова просительность, хотя имел полное право приказывать. Все, кто оказался в помещении БЩУ в момент аварии, попали в его непосредственное распоряжение. Но он просил: - Парни, надо быстренько в центральный зал... за рукояточки покрутите... надо опустить СУЗы вниз вручную. Что-то отсюда не идет...
Проскуряков и Кудрявцев пошли. Хорошие мои, пошли. Молодые, такие молодые и ни в чем не виноватые. Пошли к смерти.
Валерий Перевозченко, кажется, первый понял весь ужас случившегося. Он видел начало катастрофы. Он уже верил в невосполнимость, в страшную правду разрушений Он видел в центральном зале такое... После того, что он видел, реактор существовать не может. Его просто нет. А раз его нет, значит... Надо спасать людей. Ему подчиненных парней надо спасать. Он за их жизни головой в ответе. Так свою ответственность определил в эти минуты начальник смены реакторного цеха Валерий Иванович Перевозченко. И первое, что он сделал, пошел искать Валеру Ходемчука...
Свидетельствует Николай Феодосьевич Горбаченко, дежурный службы дозиметрии в смене Акимова:
"В момент и после взрыва я находился на щите дозиметрии. Тряхнуло несколько раз со страшной силой. Я подумал; все, крышка. Но смотрю, живой, стою на ногах. Со мной на щите дозиметрии был еще один товарищ, мой помощник Пшеничников, совсем молодой парень. Я открыл дверь в коридор деаэраторной этажерки, оттуда - клубы белой пыли и пара. Пахнет характерным запахом пара. Еще вспышки разрядов. Короткие замыкания. Панели четвертого блока на щите дозиметрии сразу погасли. Никаких показаний. Что творится на блоке, какая радиационная обстановка-не знаю. На панелях третьего блока (у нас объединенный щит на очередь) сработала аварийная сигнализация. Все приборы пошли на зашкал. Я нажал тумблер БЩУ, но коммутатор обесточился. Связи с Акимовым нет. По городскому телефону доложил начальнику смены службы дозиметрии Самойленко, который находился на щите первой очереди. Тот перезвонил руководству службы радиационной безопасности- Красножону и Каплуну. Попытался определить радиационную обстановку у себя в помещении и в коридоре за дверью. Имелся только радиометр ДРГЗ на тысячу микрорентген в секунду. Показал зашкал. Был у меня еще один прибор со шкалой на 1000 рентген, но при включении он, как назло, сгорел. Другого не было. Тогда я прошел на блочный щит управления и доложил Акимову ситуацию. Везде зашкал на 1000 микрорентген в секунду. Стало быть, около 4 рентген в час. Если так, то работать можно около пяти часов. Конечно, из условий аварийной ситуации. Акимов сказал, чтобы я прошел по блоку и определил дозиметрическую обстановку. Я поднимался до плюс двадцать седьмой отметки по лестнично-лифтовому блоку, но дальше не пошел. Прибор всюду зашкаливал. Пришел Петя Паламарчук, и мы с ним пошли в 604-е помещение искать Володю Шашенка..."
А в это время в машзале, на отметке ноль, горело в нескольких местах. Проломило перекрытие, на пол и на оборудование упали раскаленные куски топлива и графита, куском бетонного перекрытия разбило маслопровод, горело
Но оставим на некоторое время машзал, где эксплуатационники, не щадя жизни, проявляли чудеса героизма и не дали огню распространиться на другие блоки. Это был подвиг. Не меньший, чем тот, который совершили пожарники.
Тем временем стажеры СИУРа Проскуряков и Кудрявцев, выполняя распоряжение Акимова, выбежали в коридор деаэраторной этажерки и по привычке свернули направо, к лифту в блоке ВСРО, но увидели, что шахта разрушена, покореженный неведомой силой лифт валяется на обломках строительных конструкций. Тогда они вернулись назад, к лестнично-лифтовому блоку. Резко-как после грозы, но еще сильнее-пахло озоном. Расчихались. И еще какая-то сила ощущалась вокруг. Но они стали подниматься наверх...
За ними в коридор деаэраторной этажерки выскочил Перевозченко, предупредивший Акимова и Дятлова, что пошел искать подчиненных, которые могли оказаться в завале. Перво-наперво он подбежал к выбитым окнам, выглянул наружу. Чрезмерно сильно пахло как бы свежестью, послегрозовым воздухом, но во много крат сильнее. На дворе - ночь. В ближнем ночном небе красные отсветы горящей кровли машзала. Если нет ветра, воздух обычно не ощущается. А здесь Перевозченко ощущал будто давление невидимых лучей, пронизывающих его насквозь. Его охватил идущий из глубины организма какой-то нутряной панический страх. Но тревога за товарищей брала верх. Он посильнее высунул голову и посмотрел вправо. Понял, что реакторный блок разрушен. Там, где были стены помещений главных циркуляционных насосов, в темноте виден завал из битых строительных конструкций, труб и оборудования. Выше?.. Он поднял голову. Помещений барабанов-сепараторов тоже нет. Значит, взрыв в центральном зале. Там видны очаги пожаров. Их много... "Ах, нет защитных средств... Ничего нет..."-с досадой подумал он, вдыхая полной грудью воздух с радионуклидами. Легкие обжигало огнем. Первая подавленность прошла, Перевозченко ощутил в груди, в лице, во всем существе своем внутренний жар. Будто весь он загорелся изнутри. Горит! Горит! "Что же мы сотворили?! Ребята гибнут... В центральном зале, где был взрыв,-операторы Кургуз и Генрих... В помещениях ГЦН - Валера Ходемчук... В киповском помещении под питательным узлом реактора - Володя Шашенок... Куда бежать, кого искать первым?.."
Прежде всего надо выяснить радиационную обстановку. Перевозченко побежал, поскальзываясь на осколках стекол, к помещению щита РБ, к Горбаченко.
Дозиметрист был бледен, но собран.
– Какой фон, Коля?
– спросил Перевозченко. Лицо его уже горело бурым огнем.
– Да вот... На диапазоне тысяча микрорентген в секунду эа-шкал, панели четвертого блока погасли...- Горбаченко виновато улыбнулся.- Будем считать, что пять рентген в час. Но, похоже, много больше...
– Что ж вы даже приборами не разжились?
– Да был вот прибор на тысячу рентген, но сгорел. Второй в каптерке закрыт. Ключ у Красножона. Только я смотрел, та каптерка в завале. Не подступишься. Сейчас пойду с Паламарчуком Шашенка искать. Не откликается из шестьсот четвертого...
Перевозченко покинул щит дозиметрии и побежал к помещению главных циркнасосов, где оставался перед взрывом Валера Ходемчук. Это ближе всего.
В сторону щита дозиметрии бежал из БЩУ Петя Паламарчук, начальник лаборатории чернобыльского пусконаладочного предприятия. Напомню, он и его подчиненные обеспечивали снятие характеристик и параметров различных систем в режиме выбега ротора. Теперь было ясно, что в наиболее опасном месте - в монолитном реакторном блоке, где только что долбанула стихия,- в 604-м помещении безмолвствовал Шашенок. Что с ним? Помещение это ключевое. Туда сходились импульсные линии от главных технологических систем к датчикам. Если порвало мембраны... Трехсотградусный пар, перегретая вода. На звонки не отвечает. В трубке непрерывные гудки. Стало быть, трубку сбило с аппарата. За пять минут до взрыва с ним была отличная связь.
Паламарчук и Горбаченко бежали к лестнично-лифтовому блоку. "Я за Ходемчуком!"- крикнул им Перевозченко, глядя, как они нырнули из коридора деаэраторной этажерки в монолитную часть разрушенного реакторного отделения. А ведь там всюду были разбросаны топливо и реакторный графит.
Паламарчук с Горбаченко побежали по лестнице вверх, на двадцать четвертую отметку. Перевозченко по недлинному коридору на десятой отметке - в сторону разрушенного помещения ГЦН...
В это время молодые стажеры СИУРа Кудрявцев и Проскуряков приближались, продираясь сквозь завалы, к тридцать шестой отметке, на которой находился реакторный зал. Наверху, усиленный эхом каньона лифтового блока, слышен был клекот пламени, крики пожарников, долетавшие с кровли машзала и откуда-то совсем близко, видимо, с пятачка реактора.