Черное сердце
Шрифт:
Он задумчиво покачал головой:
– Солдаты любят поговорить. Как только представляется возможность, они распускают языки. Вот и все, что я знаю. Кто-то сказал одно, кто-то другое. А слух у меня все еще хороший, да и голова варит, почти как в молодости. Даже юоны оставили меня в покое. Представляешь, многие наши идут к ним служить. О таком даже подумать стыдно, – он снова покачал головой. – Нет, люди потеряли честь и гордость.
– Так как насчет той женщины? – напомнил Киеу.
Старик пожал плечами:
– Кто знает, живет ли она еще там? Я не знаю, и не советовал бы тебе бродить здесь и задавать много вопросов. Но очень многие шли к ней, все шли туда, даже большие начальники.
Киеу поблагодарил старика – тот, не поднимая головы, кивнул ему и вновь принялся водить напильником по каске, превращая орудие войны во что-то более ему полезное.
Это стоит длинного путешествия на восток, подумал Киеу. По описанию старика эта женщина очень похожа на Тису. Его отец знал ее как первостатейную шлюху, и у нее не было никаких оснований менять профессию. Четырнадцать лет назад это была молоденькая девушка – она и сейчас не стара и, наверное, по-прежнему сводит мужчин с ума, а с годами освоила в совершенстве искусство любви.
Он вернулся к границе деревни и джунглей и двинулся по часовой стрелке вокруг нее. Наконец он нашел то, что искал: вьетнамский сержант прислонил велосипед к дереву, а сам лениво поплелся с донесением в деревню.
Киеу сел на велосипед.
Он находился севернее Сьем Рап и ему надо было пересечь почти весь огромный район, центром которого был Тонле Сап, тянущийся с северо-запада на юго-восток через всю Кампучию. Затянутое желтыми облаками небо не сулило избавления от духоты.
Он по-прежнему старался не сталкиваться с вьетнамскими патрулями, но бежать сломя голову от них нужды больше не было. В конце концов, он был капитаном, что считалось во вьетнамской армии достаточно высоким званием, – лишь старшие офицеры имели право осведомиться у него о цели путешествия.
Несколько раз его подвозили на джипе, велосипед его в таких случаях занимал место на широкой подножке. Он имел возможность проехаться на повозке, запряженной парой буйволов, но такой способ передвижения был еще медленнее, чем велосипед.
Сельское хозяйство, как, впрочем, и все в Кампучии, несло на себе следы деятельности красных кхмеров. Традиционные плавно изогнутые дамбы, которые великолепно служили нуждам крестьян при Сиануке, красные кхмеры, естественно, разрушили как антиреволюционные сооружения. Крестьян они заставили работать, но не на полях, а в общенациональной программе по перестройке этих самых дамб, которые теперь стали прямыми. В результате по одну сторону «революционных дамб» возникли тысячи квадратных километров затопленной и совершенно непригодной земли. По другую сторону земля высохла, и сеять в нее не было никакой возможности. Так красные кхмеры пытались разобраться с законами природы своей страны.
Он намеренно обогнул Ангкорват, но прошел достаточно близко от него, чтобы отчетливо разглядеть не только оспины нарядов и крупнокалиберных пуль, но следы полнейшего упадка, которые оставили те, кто глумились над священным городом. Все шло к тому, что скоро здесь вновь будут царствовать джунгли – крыши обильно поросли молодыми деревцами, меж каменных глыб величественных зданий змеились толстые корни, они, подобно строительным клиньям, раздвигали
Он уже не мог с уверенностью сказать, сколько прошло дней и ночей – ночей, когда он спал как убитый или не спал вовсе. Но в ушах его непрерывно звучали ружейные выстрелы: то совсем рядом, то в отдалении, но они ни на миг не затихали.
По ночам его преследовали кошмары, неважно, спал он или бодрствовал. Образы прошлого вспыхивали перед его глазами, а потом набрасывались как огромные бенгальские тигры, оскалив зубы и выпустив когти, они грозили его уничтожить. В лунном свете приплясывали скелеты его друзей, впавшая в состояние кататонии мать раскачивалась, раскачивалась из стороны в сторону и напевала песни своего детства; потом она поднимала голову и морщилась от зловония. Он снова и снова уходил туда, куда ушел Сам, он снова и снова покидал Малис и младших брата и сестру, которых он едва помнил. А Сам, на кого он хотел быть похожим, кем он восхищался почти так же, как Преа Моа Пандитто. – Сам показывал ему, как слабеет и рушится сила Будды, ее подтачивала война. Мир тогда был не более чем концепцией, но концепцией слишком опасной, чтобы воплощать ее в жизнь. Революция подхватила его, и мир уже не был таким оружием, которое он мог бы обратить против ненавистных врагов: Сианука, американцев и вьетнамцев. В огонь все старое! В огонь все отжившее! В огонь!
Днем он продвигался довольно быстро. А по ночам все глубже проваливался в пропасть своей испепеленной террором жизни.
Стунг Тренг лежал на дальнем краю Преа Виеар. Сам город располагался в излучине реки Меконг, на самом юге Конг Фалле и неподалеку от истоков реки с тем же названием. Киеу сомневался, что плавучий дом куртизанки может быть где-то поблизости от города. Во-первых, здесь слишком много людей. Во-вторых, слишком близко к северу, где расположены опорные пункты красных кхмеров на случай проникновения вьетнамцев и советских войск. Несмотря на то, что официальные власти Народной Республики Кампучия утверждали, что большинство населения страны сосредоточено в центральном районе, Киеу знал, что это не так. Здесь было множество островков цивилизации, которые представляли собой мобильные поселки красных кхмеров или же деревни, не оказавшиеся под контролем властей – все они были расположены главным образом по окраинам страны.
Он никогда не забирался так далеко на северо-восток, эта местность была ему совершенно незнакома. Однако, еще в свою бытность в «Пан-Пасифика» он успел по картам познакомиться с географией этого района.
До него доносился грохот водопадов – точнее, не грохот, а некий шум, раздававшийся откуда-то сверху. По берегам Меконга джунгли были просто непроходимыми. В этом месте река сужалась, и сквозь щели между деревьями Киеу видел узкую полоску суши, которая отделяла этот рукав от главного русла великой реки.
Логика говорила ему, что надо перебраться через рукав и разведать в южном течении основного русла, но инстинкты подсказывали совершенно противоположное решение. Он замаскировал велосипед ветвями, отметил в памяти место и вдоль берега узкой протоки пополз на юг.
Течение здесь было не очень сильное. В мутной воде шевелились отражения деревьев. День выдался очень жарким. Во влажном воздухе на все голоса визжали, пищали и скрипели насекомые. Небо, когда он мог разглядеть его сквозь сомкнутые кроны, темнело и вскоре стало густо охряным – признак приближающегося ливня.