ЧЕРНОВОЙ ВАРИАНТ
Шрифт:
Говорят, что на стенах одного из бараков в Треблинке остались детские рисунки - больше ничего не сохранилось [106, с. 216].
Я. КОРЧАК:
...жизнь - это огонь: затухает, хотя топлива полным-полно, вдруг взовьется снопом искр и ясным пламенем, когда уже догорает. И погаснет [103, с. 345].
Тяжкое чтение, не правда ли? Не облегчить ли сердце другим, сказочно-утешительным вариантом финала Дома Сирот? Он приведен у НЕВЕРЛИ. Место - концлагерь Майданек,
И. НЕВЕРЛИ:
Мы сидели в канаве за бараком - я, трое мальчишек и Стыцкий наборщик... Один из мальчиков спросил, правда ли, что Пандоктор в Майданеке...
– И ты поверил?
– сказал второй.
– Дурак ты, их давно сожгли...
– А ты не умничай, - накинулся на него Стыцкий, - Пандоктор жив, и дети с ним, хотя и не все...
– Почему не все?
– спросил я изумленно.
– Потому что отцепили только один вагон...
– Вы сами видели?
Почти что видел. Он был на Умшлагплаце [привокзальная площадь в Варшаве, пункт перегрузки], когда прибыл “Дом Сирот” с Корчаком. Люди замерли, будто появилась сама смерть, некоторые плакали. Вот так, стройной колонной, по четыре человека в ряду, со знаменем, с руководителем во главе, сюда еще не приходили...
– Что это такое?
– закричал комендант Умшлагплаца.
Ему сказали: это Корчак с детьми. Комендант задумался, начал вспоминать, но вспомнил, когда дети были уже в вагонах. Он спросил у Доктора:
– Это вы написали “Банкротство маленького Джека”?
– Да, а это имеет какое-нибудь отношение к эшелону?
– Нет, я просто читал в детстве, хорошая книга, вы можете остаться, доктор...
– А дети?
– Ах, unmoglich [невозможно], детям придется поехать...
– Ну нет, - крикнул Доктор, - дети - это главное!
– и захлопнул за собой дверь изнутри.
Комендант постоял, постоял у вагона, позвал эсэсовцев и что-то им сказал. Все это Стыцкий видел своими глазами. Ну, а потом железнодорожники рассказывали, будто ночью на станции Урле этот вагон отцепили. Эсэсовцы выгнали в поле Доктора с детьми и кричали, чтобы те убирались, куда хотят... И семья Сабинки, вы ведь знаете Сабинку?
– да, конечно, она работала в швейной мастерской - правильно, так вот ее родные в гетто получили от нее письмо, что она с Корчаком и детьми в надежном месте... [87,1978, № 3, с. 237-238].
И в 1945 году в Варшаве говорили: “Они живы – Старый Доктор, дети. Их не взял огонь - отступился... Дети живы... И Пандоктор жив. Ходят по селам. Где добрый человек живет - в дверь стучатся... А если злой живет - не стучатся...” [108].
Так рождалась легенда. Капли домыслов и подробностей наполняли чашу поминовения, чтобы спустя двадцать восемь лет полыхнула вечным огнем поэма “Кадиш”.
А. ГАЛИЧ:
Кадиш - еврейская поминальная
молитва,
в память о покойном отце.
...на Умшлагплаце, у вокзала
гетто ждет устало, чей черед...
И гремит последняя осанна
лаем полицая: “Дом Сирот!”
Шевелит губами переводчик -
глотка пересохла, грудь в тисках, •
но уже поднялся старый Корчак
с девочкою Натей на руках.
Знаменосец - козырек заломом,
чубчик вьется словно завитой,
и горит на знамени зеленом
клевер, клевер, клевер золотой.
Два горниста поднимают трубы,
знаменосец выпрямил древко,
детские обветренные губы
запевают гордо и легко:
“Наш славный поход начинается просто:
от Старого Мяста до Гданьского моста,
и дальше с песней, построясь по росту,
к варшавским предместьям, по Гданьскому мосту,
по Гданьскому мосту...”
<...>
Мы идем по-четверо, рядами,
сквозь кордон эсэсовских ворон...
Дальше начинается преданье -
дальше мы выходим на перрон
и бежит за мною переводчик,
робко прикасается к плечу:
“Вам разрешено остаться, Корчак!”
Если верить сказке, я молчу.
К поезду, к чугунному парому,
я веду детей, как на урок.
Надо вдоль вагонов - по перрону,
вдоль!
А мы шагаем поперек!
Рваными ботинками бряцая,
мы идем не вдоль, а поперек,
и берут, смешавшись, полицаи
кожаной рукой под козырек.
И стихает плач в аду вагонном,
и над всей прощальной маетой
пламенем на знамени зеленом
клевер, клевер, клевер золотой.
Может, в жизни было по-другому,
только эта сказка вам не врет:
к своему последнему вагону,
к своему чистилищу-вагону,
к пахнущему хлоркою вагону
с песнею подходит Дом Сирот:
“По улицам Лодзи, по улицам Лодзи
шагают ужасно почтенные гости,
шагают мальчишки, шагают девчонки,
и дуют в дуделки, и крутят трещотки,
и крутят трещотки...
Ведут нас дороги, и шляхи, и тракты
в снега Закопане, где синие Татры,
на белой вершине зеленое знамя...”
И тут кто-то, не выдержав, дал сигнал к отправлению... Эшелон Варшава-Треблинка задолго до назначенного времени - случай совершенно невероятный - тронулся в путь...
Вот и кончена песня, вот и смолкли трещётки,
вот и скорчено небо в переплете решетки...
<...>
И тогда, как стучат колотушкой о шпалу,
застучали сердца колотушкой о шпалу,